…Наступило новое утро. Из погожих и солнечных — оно третье по счету. И хотя капли, падающие с крыши на жестяную облицовку фундамента, были по-прежнему звонкими, а воздух, бесшумно вливавшийся через форточку, заставлял думать о наступающей весне, на сердце у меня лежал камень… Я сел за стол записать о Чикине последнее. Оно печально для всех, кто носит в груди человеческое сердце, кто справедлив и в делах своих и в помыслах, кто умеет разделить с другим и радость и горе. А Чикин сам был таким и поэтому все, кто его знали, в скорбном унынии думают о его гибели.

Димитрия Николаевича Чикина похоронили вчера. На хуторском кладбище его могила самая свежая, желтый суглинок скрыл его под собой, но он не в силах скрыть того, что осталось в памяти людей о живом о нем.

…Он умирал в большой палате. Его кровать отодвинули в сторону и отгородили двумя ширмами. Сюда дежурный врач заходил по вызову медсестры. Буркин всю ночь просидел за этими ширмами, то в сторонке, чтобы не мешать сестрам, то, по их совету, подсаживался ближе к кровати. Из житейского опыта ему было известно, что умирающие иногда, очнувшись на какие-то минуты, держат разумную связь с жизнью. И членораздельно могут сказать что-то такое, что считают самым главным. А Буркину так хотелось услышать эти слова, как будто только они могли подвести итог их скупой на слова, но горячей и глубокой дружбы. Халат, пошитый на полного и широкоплечего, висел на нем мешком; огнисто-рыжие волосы вздыбились, подчеркивая впалость щек и худобу лица. Он сидел в окаменелой неподвижности.

В очередной раз вошла старшая сестра — худенькая и уже старенькая. В походке, в каждом движении она была неслышно легкой. Она долго щупала пульс, а смотрела на Буркина. Уходя, посоветовала ему:

— Пошел бы, соколик, на воздух. Тебе надо…

— Я жду, — убежденно сказал Буркин. И объяснил, чего он ждет. — Вы ж не впервые… — Голос его споткнулся на этом месте. — Бывает такое — очнется, чтобы сказать последнее.

— Бывает, бывает. Жди.

Там, за ширмами, было большое окно. Оно выходило в больничный сад. Сквозь оголенные ветки деревьев проступал снежный покров. В нем протоптаны дорожки, связывающие корпуса больницы. По одной из них медленно ходили Надежда и Аким. Надежда слепо клонила голову, шагала медленно, опираясь на плечо Зубкова. Когда они попадали в поле зрения Буркина, он всякий раз в своем сознании отмечал: «Они тоже ждут, когда я выйду отсюда и передам им его последние слова». И Надежда и Аким были здесь вместе с Буркиным. Но Надежду вдруг охватил ужас: ее Митя неподвижен, не видел ее, не говорил ей ни слова, и, самое страшное, глядя на его лицо, она все яснее видела, что он все дальше уходит от нее и от всего, что вокруг. И она в ужасе вскрикнула. Сразу за ширмы вошла сестра и тихо, но строго сказала, что больные в палате не должны такое слышать. И Аким увел Надежду на воздух, в сад. С тех пор Буркин за ширмой один. Он тут, а они там ждут того же — последних слов Чикина.