От грузовика неслись настойчивые сигналы. Напалков помчался обратно. Он уже нырнул в кабину, захлопнул дверцу. Возбужденно застучал мотор, и грузовик рывком двинулся вперед.

И тут-то Огрызков, наблюдавший за машиной, увидел такое, отчего все тело его сразу прожгли удивление и обида: из кузова машины, приподняв голову, Семка Бобин показал ему язык, а вытянутой рукой сделал характерное движение, которое могло означать только одно: «Титка Огрызков, на-ка, выкуси!»

Огрызков хотел закричать: «Постойте!», хотел броситься вдогонку, но уже в следующую секунду понял: те, что в кабине, его не услышат и не увидят… Получалось, что и эта унизительная выходка Семки Бобина, которого он не любил с самого мальчишества, осталась неотмщенной?!

…Огрызков вернулся к шалашу, отдал старшине ведро с родниковой водой.

— Что с тобой, Тит Ефимович? Чем тебя родник обидел?

Огрызков покрутил головой:

— Родник порадовал. Но тут же нашелся тот, кто опалил сердце…

Старшина подвесил над огнем котел, тот самый, в каком старый бахчевник варил пшенную кашу сразу на два-три дня, подправил костер.

— Так кого же ты там встретил? — спросил он у Огрызкова.

— Ты помнишь Семку Бобина — ну того, что увильнул от работы?

— Как не помнить: с козлиной бороденкой, низкий, лупоглазый… Ты еще про него сказал: «Гад — он и есть гад».

— Этот Семка Бобин — мой хуторянин. И да будет тебе, дорогой старшина, известно, что этот самый Семка Бобин, несусветная гадюка, теперь мчится на большой скорости прямо в Ольховые Выселки…

Старшина невольно насторожился:

— Постой… Откуда тебе известно такое?

— От ефрейтора Напалкова. Он с шофером сейчас проскочил в западную сторону. На момент Напалков выскакивал из кабины. Велел доложить тебе, старшина, куда и зачем едут… По его словам, ночевать они будут в Ольховых Выселках. А за нами к шалашу приедут утром…

Старшина открывал банку с тушенкой, чтобы заправить кашу, но, оставив это занятие, удивленно спросил:

— А при чем тут Семка Бобин?.. Где ты его видел?

— Я видал его, когда машина дальше тронулась. Тут только он показал из кузова свою рожу. Потом — язык, а вдобавок и «дулю смоляную». Дескать, выкуси ее!.. И я знаю, как он сейчас думает про меня.

— Как? — спрашивает старшина.

— А вот как: «Ты, Титка Огрызков, был дураковатым, дураковатым и остался. У тебя смекалки недоставало… Ты поработай, потрудись на оборону. А мне не с руки таким делом заниматься».