Старшина понимающе покачал головой и уже громко сказал отъезжающим:

— В машину! Хочу, чтобы, кого разыскиваете, были бы живы и здоровы! — И невольно схватился за правую щеку: болью отозвалась свежая рана.

Это заметили отъезжающие. Им было уже известно, откуда у старшины эта рана. Влезая в кузов машины, они громко говорили:

— Его бы, нахального щенка, скобленуть на долгую память!

— Как же, смиловались… Молодой, неразумный… Жалко!

— Довольно вам! Ему тоже досталось от Тита Ефимовича. Не позавидуешь!

Резко застучал мотор. Кузов машины жестко прошуршал по кустарнику, и все вдруг стихло. На месте остались старшина Иван Токин и Тит Огрызков. Далекие выстрелы и разрывы артиллерийских снарядов, умолкнув на какие-то часы, снова злобно заволновали воздушную синеву. Их гул, изламываясь в далеком лесу, долетал до старшины и до Огрызкова. Над кустарником кружилась уже знакомая им серая птаха. Теперь она кружилась беспокойнее. Короче и громче задавала свой единственный вопрос: «Чьи-и-вы? Чьи-и-вы?»

Старшина, подавив вздох, сказал:

— И птичка научилась понимать, что эти «бух-бух» не такая хорошая штука.

— Может, птичка стала беженкой?.. Могли же родное гнездо ее потревожить? — спросил Огрызков.

— А ведь похоже на это, Тит Ефимович. Она же и с утра, насколько помню, была в одиночестве и теперь без дружка… — И вдруг старшина прервал себя: — Когда там бьются, не могу стоять без дела. Берем лопаты и поднимемся вверх. Наведем порядок, чтобы стоки дождевой воды не смыли нашей запруды.

Наверху им немало пришлось потрудиться, но к вечеру они сделали все, чтобы из травянистой лощинки вода не попадала в овражек и не повредила проселок. А движение с колхозным скотом по проселку еще будет. Старшина знал, что отдельные колхозы задержались, не спешили уезжать на восток, подальше от своих родных мест. Люди этих колхозов жили одной надеждой: «Вот наши возьмут да турнут «их», а мы как с неба свалимся прямо на родные пепелища!»

Молодым, острым слухом старшина научился различать гром пушек разного калибра:

— Тит Ефимович, а их дальнобойные очень редко дают знать о себе. Обозов они не встревожат. А значит, и нам ночью тревог не переживать. Пошли, пошли к ночлегу. До него не меньше двух километров.

Они шли молча, шли спорым шагом. Вел знавший дорогу старшина. Огрызков строго держался интервала в два шага. О ночлеге от старшины он узнал только то, что это — шалаш бахчевника.

На колхозную бахчу заладили налетать фашистские самолеты. Колхозницы, после того как двух из них ранили осколками, перестали ухаживать за арбузами. Прошли сильные дожди. Обширная бахча подернулась сорняками. Некоторое время с ними упрямо боролся старый бахчевник. Рубил и рубил их. А осота, донника и лебеды становилось больше, как в злой сказке. Отупев от бессилия, старик назвал сорняки «проклятыми» и горько затосковал… И вот тогда, в те минуты к бахчевнику подошел старшина. Душевно посочувствовал старику и попросил его: