— Можно приютиться на ночевку в твоем шалаше? Ты же все равно решил уйти в хутор, домой?..

— Нашел о чем просить, — невесело усмехнулся старик и вручил старшине ключ от шалаша. — Будешь уходить, ключ опустишь в щель под этот камень… Вот и весь разговор.

Уже с полчаса старшина и Огрызков шли молча. Бахчу Огрызков угадал: справа она уходила под пологий откос. Была она обширной и почти сплошь поросла густыми, высокими сорняками. Угадать ее можно было по тем суглинистым пятнам, на которых сохранились усохшие арбузные плети и мелкие, отощавшие арбузики с застаревшей рубцеватой корой.

Шалаш стоял на кургане, спрятавшись за кустами, и Огрызков заметил его, лишь когда старшина, уже уткнувшись в дверь, сказал:

— Ну вот и пришли. Я тут наведу кое-какой порядок, а ты, Тит Ефимович, сходишь к роднику.

Старшина вынес из шалаша ведро и кружку:

— Наберешь полное. Нам же надо и сготовить, и пить. А вода в родничке такая… самого тоскливого заставит улыбнуться.

— А зачем кружка?

— А родничок этот и в самом деле — мал золотник… Без кружки тебе не набрать… Сам увидишь. Прямо от двери спускайся под уклон — и мимо не пройдешь.

Огрызков нашел родничок без труда. Почти у самого подножия кургана он выплескивался из земли с двумя слитными звуками: буль-дзинь, буль-дзинь… Эти «буль-дзинь», так враждовавшие с глухим, далеким громыханием, напомнили Огрызкову, что в его родном хуторе, захваченном фашистами, под меловым взгорьем есть такой же родничок, только, может быть, воды он дает в два раза больше.

Огрызков спохватился:

— Да что ж я не пробую воду? Вот и сравню, какая вкуснее!

Его нисколько не смутило, что у него нет сейчас возможности напиться воды из хуторского родничка: вкус той воды он хранил и во рту, и в сердце. Очередную наполненную кружку он поднес к губам и, не отрывая, долго пил.

— Ох как хороша водичка! И вкусом и легкостью она точь-в-точь похожа на ту, что теперь оказалась у захватчиков…

Подавив вздох, со смешанным чувством радости и грусти Огрызков продолжал наполнять ведро. И тут чей-то знакомый голос окликнул его:

— Вы со старшиной в шалаше обосновались? — Это спрашивал его Напалков, вылезший из кабины грузовика.

Грузовик стоял на дороге, что пересекала поляну, над которой был сбит самолет Альберта Тинке. В этом месте от родничка до дороги всего двадцать — тридцать шагов. На вопрос Напалкова Огрызков согласно кивнул головой. Ефрейтор, от чего-то отмахнувшись, подбежал к родничку и тихо сказал в укор самому себе:

— Время военное, а я раскричался! — И уже шепотом добавил: — Доложи старшине, что инструменты на верхних участках забрали. Ночевать будем в Ольховых Выселках. Утром захватим нужное для ремонта мостков и за вами приедем.