…Из этой поездки старшина вернулся на участок на следующее утро. Вернулся такой же замкнутый, с узкой наклейкой на щеке. Заметив, что Огрызков, расстелив полотенце на побуревшем гусятнике, собрался бриться, озабоченно остановил его:

— А вот этого, может, совсем не надо делать.

— Иван, не привык я к колючкам на щеках, — усмехнулся Огрызков.

— Поговорить нам надо, Тит Ефимович… После разговора, может, ясней станет — бриться тебе или отращивать бороду.

Ефрейтор Напалков на грузовике с тремя рабочими в штатской одежде уехал расставлять по проселку указатели движения. Разговору старшины с Огрызковым ни от кого не было помехи.

— Тит Ефимович, ездил я отчитаться о нашей работе… о подготовке более безопасного пути на особый случай… После нашел время поговорить с теми, от кого зависит дальнейший порядок твоей жизни. О нашем «сражении» с Альбертом Тинке знают, и даже в подробностях. Значит, те, кому мы сдали «гитлеренка», в точности передали наш рассказ.

— Почему ты, Иван, думаешь, что в точности?

— А хотя бы потому, что старший из них весело сказал мне: «А твой соратник, по фамилии Огрызков, что действовал лопатой, надежный человек!..» Поинтересовались тобой поподробней. Рассказал им все, что знал о тебе… С моих слов ты им еще больше понравился.

— Спасибо, спасибо, Иван, — в смущении покачал головой Огрызков.

— Оба согласились, — продолжал разговор старшина, — такого человека оставить пока в моем распоряжении. Сказал им о твоем горячем желании побывать на правом берегу, в родных местах. Объяснил, что у тебя есть особые на то причины… Слушали внимательно, а потом один за другим сказали, что, дескать, об этом, товарищ старшина, говорить рано…

В этом месте старшина прервал разговор и присмотрелся к Огрызкову, чтобы разгадать по лицу, как он отнесся к его последним словам. И вдруг закричал Огрызкову, как глухому, закричал ему злобно:

— Не вздумай мне осуждать их! Они имеют право думать, каким ты был! Где ты был?.. Они должны поверить, что ты стал другим!

Огрызков потемнел в лице:

— Ты, старшина Иван Токин, не кричи на меня! К твоему сведению, я отбыл наказание! Мало того, я сам осудил себя!..

Старшина попытался остановить Огрызкова:

— Ты, может, считаешь, что тебе за все это надо дать орден?

— Считаю, что если я, Тит Огрызков, своими делами и словами не заслуживаю упрека, то со мной надо разговаривать без намеков и без крика. А насчет того, «где я был», — скажу, что там тоже были люди, были и те, кого трудно назвать людьми… Между ними нашелся и тот, кто мне помыслы повернул на широкую дорогу… Ты, старшина, показался мне похожим на того человека. Ты со вниманием присматривался, что и как я делаю, правильно рассуждал обо мне. И я с добрым сердцем думал о тебе. И мне легко было подчиняться всякому твоему слову. Я однажды только вышел из твоего повиновения: когда ударил лопатой Альберта Тинке сильнее, чем надо было… Так в этом деле нет моей вины. Я спасал тебя. У меня не было времени рассуждать… Мы вместе спасали…