Я спросил:

— Почему именно это заключение будет окончательным? Кто будет писать его?

— Автору не обязательно знать, — сдержанно усмехнулся Гриша Токарев.

Максим Саввич, не терпевший, как он выражался, «мелкотравчатой засекреченности», воспользовался случаем, чтобы подпустить шпильку:

— Конечно, автор — лицо, меньше всего заинтересованное; его дело — пиши да посапывай, — кивнул он в мою сторону и спрятал под космами бровей свои лукавые глаза.

Гриша Токарев не обиделся, потому что сам не раз горячо высказывал удивление, почему из обыденных фактов в редакции привыкли делать секреты. И он охотно объяснил мне:

— Рецензия все время в дороге. Возвратится в секретариат — и опять на колеса. Ее перекладывают из одной папки в другую — из худшей в лучшую… Так сказать, ступени она берет… Ну а сегодня редактор собственными руками переложил ее в папку, лучше которой в редакции нет… Сам завязал ленточкой, как утюжком, провел ладонью по ней…

Саввич знал, что у главного редактора, как и у многих людей, помимо существенных недостатков есть маленькие… Ну, допустим, как этот: проследить, чтобы папочку меняли на лучшую, если посылают материал ответственному товарищу…

— Гриша, — сказал он Токареву, — будет об этом. Мелочь… Подумаешь — так, может, тут всего-навсего уважение к достойному товарищу… Мне интересно другое. Вчера только нас с тобой автор спрашивал, как с рецензией? Ты сначала запнулся, а потом пошел в обход: дескать, вопроса еще не решили…

— Ты тоже промолчал, — недовольно проговорил Токарев.

— Ты первый должен был сказать, потому что заведуешь отделом литературы, — набирая твердость в голосе, заметил Максим Саввич.

— В стенах редакции, в присутствии редактора я бы сказал. Не тебе в этом сомневаться. Но на улице…

Казалось, что Максим Саввич только этих слов ждал, чтобы вывернуть наизнанку затронутый вопрос:

— Значит, в редакции ты думаешь так, а на улице иначе? Ты похож на клоуна, у которого одна щека красная, другая — зеленая.

Они заспорили.

Митя Швабрин принялся мерить комнату быстрыми шагами, свирепо посасывая погасшую трубку.

Митя Швабрин почему-то не принимал участия в споре. Высокий, сутулый, он широко и мягко шагал по комнате и, запуская пальцы в курчавую шевелюру, мурлыкал себе под нос знакомую нам с тобой песню, состоявшую из одного только припева:

Его песня мешала Максиму Саввичу. Поймав Митю за полу пиджака, он с ворчливостью старшего товарища, занятого серьезным делом, сказал:

— Ну что ты заладил: «крепите, держите»?.. Надо же подумать, куда держать. А так ты загонишь свой парусник к черту в тартарары! Понял?