Ноубл просто мотнул головой:

– Я буду здесь, мистер Пауэрс. Но прошу, дайте нам минуту.

Мистер Пауэрс кивнул:

– Миссис Туссейнт, я буду ждать вас снаружи.

Джейн не двинулась с места, и Ноубл помедлил, словно не понимая, что ему делать. А потом быстро подошел к ней и обнял. Огастес не мог на это смотреть. Он зажал уши, зажмурился, но все равно слышал, чувствовал, и это было совершенно ужасно.

– Вы вернетесь обратно на сцену, – требовательно объявил Ноубл. – Вернетесь к той жизни, которую у вас отняли.

– Я хочу жить этой жизнью. Нашей жизнью. Хочу жить с вами.

Джейн зарыдала так страшно, что Огастес даже не узнал ее голос. Он приоткрыл один глаз, проверяя, не превратилась ли она в какое-то неизвестное ему существо. Ноубл крепко обнимал ее, прижимая к своей груди, и настойчиво повторял ей прямо в ухо:

– Джейн. Голубка. Джейн. Я должен это сделать. Помогите мне это сделать.

– Нет. Я вам не позволю! – выкрикнула она, рыдая, и Огастес зарыдал вместе с ней.

– Гас когда-то сказал мне, что вы его очень сильно любите. Что порой любовь не придает нам сил. Но вам она придала сил. С вами все будет в порядке, голубка. Вы Джейн Бут, и вы всегда и во всем одерживали верх.

– Я не хочу, чтобы со мной все было в порядке. Я хочу быть с вами.

– Не знаю как, Джейн, но я сумел вас отыскать, и мне выпало счастье любить вас. Я самый везучий сукин сын на всем белом свете.

– Это нечестно, – выдохнула она, цепляясь за него, словно требовала найти другой выход. – Я никогда в жизни ни о чем не просила. Я просто терпела. Я терпела, Ноубл Солт, но не вытерплю, если потеряю вас. Прошу, не оставляйте меня. Прошу, останьтесь. Мы сбежим вместе.

– Поглядите на меня, голубка. Поглядите на меня. Я пробовал жить такой жизнью. И не смог. Жизнь куда быстрее, чем мы. Во всем и всегда. А вы оба заслуживаете много большего. И вы, и Огастес. Возьмите его за руку и улыбнитесь, как вы обычно делаете. Будьте ему опорой, как были всегда. И не оглядывайтесь назад.

– Вас убьют.

– Ноубла Солта никто не сможет убить. Он жил только для вас. Он ваш.

Она прижалась лицом к его груди и закричала. Его рубашка, его крепкие руки, сжимавшие ее в объятиях, приглушили ее отчаянный крик.

– Думайте об Огастесе. Думайте об Огастесе, – повторял он чуть ли не нараспев. – Вы всегда так делали. Вы способны на все, если будете думать о сыне. Ну же, голубка. Думайте о сыне.

Она снова закричала, сжала кулаки.