Напротив того, в морализировании Булгарина нельзя было не уловить верноподданнического восхваления справедливости миропорядка, зиждущегося на нерушимых устоях самодержавного общества и на его иерархичности. «В каждом звании честный человек может быть счастливым» – этой сентенцией завершается очерк «Извозчик-ночник». А очерк «Нищий, или История богатства» заканчивается наставлением: каждый должен «любить и уважать свое звание и жить по старинной русской пословице: знай сверчок свой шесток!»[1214] Необходимость соблюдения сословной замкнутости основывалась на идее социальной дифференциации: «всякое состояние» имеет свое представление о счастье, свою еду и одежду[1215]. Поэтому Булгарин не поощряет переход из сословия в сословие, особенно стремление купцов получить дворянство[1216]. Соответственно, несчастья его персонажей коренятся не в социальных проблемах, а восходят к их личным качествам и, как правило, являются результатом морального падения или изначальной порочности. Часто падение героя начинается с того, что он хочет играть не предназначенную ему роль (например, в «Нищем» купеческий сынок «разыгрывает роль аристократа»[1217]). При этом последовательный подъем мелкого чиновника по иерархической лестнице с помощью случая, личных заслуг или удачно сложившихся обстоятельств всячески приветствуется («Путешествие из райка в ложу первого яруса» (1824)[1218].

Более того, положительные герои из разных слоев общества в очерках Булгарина никогда не жалуются на свое положение, а оказываются вполне им довольны. Причем иногда это вытекает из содержания текста («Петербургская чухонская кухарка»), а иногда нет. Так, в очерке «Чиновник» автор сначала подчеркивает неравенство и несправедливость в положении и продвижении чиновника, вышедшего из низов, и чиновника из родовой знати, но в конце очерка сам же снимает этот конфликт, благословляя судьбу честного труженика и подсказывая нужные выводы.

Можно согласиться с исследователями, что в какой-то мере благонамеренный оптимизм Булгарина базировался на тривиальной идее равновесия добра и зла в физическом и нравственном мире[1219], которую он не уставал декларировать и иллюстрировать. «Я люблю род человеческий со всеми его пороками и добродетелями, – заявлял он в „Прогулке по тротуару Невского проспекта“, – и даже уверен, что в природе человеческой находятся оные в совершенном равновесии между собою»[1220]. Добро и зло равномерно распределено во всем «роде человеческом» в виде «лицевой» его стороны и «изнанки». «Невозможно, чтоб на свете все люди были богаты, умны, здоровы, веселы, трудолюбивы и беспорочны. Для испытания нашего и для выказания блистательной стороны человечества – существует изнанка, т. е. бедность, глупость, болезнь, грусть, леность и порок»[1221]. Поэтому всякий отрицательный случай должен «уравновеситься» положительным примером, а отрицательный персонаж – положительным (или соответствующим нравоучением). В «Записках Чухина» (1835) имеется даже рассуждение о том, что «для общей гармонии» необходимы «революции», дабы уравновесить «благодетельную тишину под сенью мудрых законов»[1222]. По этой модели выстроена композиция очерка «Чувствительное путешествие по передним»: описанию передних двух безнравственных «высокопревосходительств» противопоставляется передняя благородного вельможи, а потом и самого автора повествования, который, вернувшись из «путешествия» и застав в передней просителей, тут же любезно их принял, чтобы не уподобиться отрицательным образцам.