– Господи, вы только посмотрите на него и на это рубище отшельника. Или понюхайте! Ты когда-нибудь слышал о стиральных машинах? Открывай обратно это чертово окно, – скомандовала она. – Лучше я буду нюхать свинячье дерьмо, чем эту котлету!
Она зашлась в смехе, привалившись к мягкому косяку фургона, в восторге от собственной шутки. Беда была в том, что Айк Саллас шутки не понял. Алиса видела в боковое зеркало его лицо, и оно было очень озабоченным. Несчастный тупица принял этот внезапный приступ веселья за выражение
– Зачем вообще Кармоди поехал с Герхардтом Стюбинсом куда-то на моторке? – спросил он некоторое время спустя.
– Никто не знает. Николас говорит, Стюбинс сбегал от какого-то делового обеда. Кармоди, наверное, просто захотелось покататься, я так думаю.
Если Саллас думал иначе, он удержал свои мысли при себе и оставшуюся часть пути провел в молчании.
На крыльце Дома Битых Псов толпились, потягивая пиво, Братья во Псах. Им, очевидно, дали выходной от их охранных обязанностей. Некоторые мрачно подняли банки, приветствуя проезжавший фургон, но Алиса не подала виду, что заметила эти знаки уважения. Когда они поворачивали с Главной на Набережную, Алиса отметила, что к толпе у кегельбана добавилось как минимум две новые съемочные телегруппы. Айк притормозил, чтобы поглазеть на толчею, и Алиса отпрянула от окна:
– Поехали, черт возьми, поехали! Неужели я похожа на женщину, которая готова в таком виде давать эти идиотские интервью?
Она сидела повернувшись лицом к бухте. Она знала, что глаза у нее сейчас красные и жуткие, так сильно они горели. И не только они – чертову ляжку жгло не меньше глаз! Она представляла, как сейчас их опустит – а на ляжке окажется прожженный след руки. Второй раз за день она проклинала себя, что напялила этот идиотский замшевый костюм с мини-юбкой, которая вот-вот треснет. Надо было попросить Салласа завернуть в мотель и там хотя бы натянуть штаны. Легко и быстро, туда и обратно. Но будь она проклята, если даст этому ублюдку повод для насмешек, решила Алиса. В этом была вторая ее проблема: она не только признавала свой изысканно плохой вкус, но и несокрушимо ему следовала.