– Возможно, это длилось совсем недолго, – разглаживая салфетку, заметил Иезекииль. – Во всяком случае, не больше нескольких месяцев. Потому что весной следующего года наш господин художник уехал в Мюнхен.

Он замолчал.

– Какая-то ерунда, ей-богу, – сказал Габриэль. – Вы меня просто сегодня удивляете, Иезекииль. И охота вам рассказывать такие небылицы?

Амос, знавший эту историю от слова до слова, посмотрел на него с сожалением. Потом он перевел взгляд на Иезекииля, который снова невозмутимо продолжал работать спицами, довязывая ряд. Закончив, он посмотрел сначала на Габриэля, а потом на Амоса. В ответ тот пожал плечами, давая понять, что все следующие действия целиком находятся в юрисдикции Иезекииля.

– Хорошо, – сказал, наконец, Иезекииль, откладывая вязанье. – Хорошо.

Он подошел к стоявшему у его кровати шкафчику, открыл дверцы и достал оттуда полиэтиленовый мешок. Покопавшись в нем, Иезекииль извлек на свет божий небольшой прозрачный пакет.

– Вот, – сказал он, осторожно роясь в пакете. – Сейчас мы посмотрим, какая это ерунда… Ага, – он вытащил завернутую в целлофан фотографию. – Вот она. Только не говорите мне, пожалуйста, что вы видите это лицо в первый раз. – Он развернул целлофан и положил на стол старую фотографию.

– Что это? – спросил Габриэль.

На черно-белой фотографии он увидел двоих. Худой и бледный молодой человек, с тщательно расчесанным пробором и слегка спадающей на лоб челкой, сидел в высоком кресле, скрестив ноги и широко раздвинув колени. Лицо его было серьезно, выпирающие скулы и впалые щеки говорили о хроническом недоедании, худые пальцы вцепились в подлокотники кресла. Птичьи глаза смотрели пристально и серьезно. Стоявший рядом с ним редкобородый человек в черном, наглухо застегнутом мундире, был до смешного похож на Иезекииля. Облокотившись на спинку кресла, он держал перед грудью фуражку с кокардой и улыбался.

– Не может быть, – прошептал Габриэль.

На обратной стороне фотографии, поверх когда-то золотистой виньетки, обрамляющей адрес фотографических дел мастера Вольфа Пекиндера из Вены, шла размашистая надпись, сделанная черными, но уже давно выцветшими чернилами: «Пинхасу Киржнеру от Адольфа Гитлера, художника, в знак искреннего расположения. 28 октября 1911 г. Вена».

– Бог мой, – с изумлением выдохнул Габриэль. – Так это правда?

Он взял фотографию и поднес ее к глазам, после чего перевернул и еще раз перечитал надпись на обороте.

– Бог мой, – повторил он. – Ну, надо же!

В ответ Иезекииль только снисходительно улыбнулся и, забрав из рук Габриэля фотографию, положил ее в пакет, предварительно завернув в целлофан. Потом он спрятал пакет в полиэтиленовый мешок и отнес его в шкаф.