Послышался гул, грохот, и я почувствовал, как лед затрясся под моими ногами. В сторону суши пронесся порыв ветра. Он был теплым, этот ветер с запада. С собой он привел течение из Скагеррака, и снова раздался гул. Лед начал трескаться.

В тот же вечер мы обсудили наши планы. Конечно, больше говорил Бьёрн, потому что он уже до мелочей все продумал. Мы должны были отплыть на одной из шнек, пришвартованных в гавани. Некоторые были достаточно большими, чтобы выйти на них в открытое море. Мы договорились, что скажем, что отправляемся порыбачить ночью, освещая свой путь факелами. Потом наступал момент, который меня очень пугал: Торгунна ночью должна была выскользнуть из дома, а мы бы ждали ее на берегу, потом сели бы на судно и пошли бы вверх в Скагеррак настолько быстро, насколько попутный ветер и весла нам бы позволили. Сойти на берег в первый раз мы планировали лишь в Норвегии. Нам потребовалась бы вода, пришлось бы охотиться, а потом завялить мясо убитой дичи, чтобы взять дальше с собой в поход. Нам предстояло идти на запад, сначала в Англию. Там мы бы взяли с собой людей, бывавших в Исландии и знающих дорогу. Когда мы бы добрались до Исландии, там наконец были бы в безопасности. Потом продолжили бы путь, позволив себе отдых лишь в стране, что находилась на западе, на другой стороне моря.

Всю ночь было тепло, на рассвете по улицам потекли ручейки таявшего снега. И снова мы пошли разгребать снег и сбрасывать его в море, потому что Йомсборг мог превратиться в огромную илистую яму, если бы мы не убирали сугробы. Два дня мы работали лопатами, и Бьёрн ворчал, что ему так до сих пор не удалось поговорить с Торгунной. Лед в гавани стал рыхлым, и теперь уже было небезопасно ходить к кораблю, на котором они встречались.

Но в тот же вечер он неожиданно встал со скамьи, взглянул на меня и кивнул головой, затем он вышел в темноту на улицу. Я сидел с Фенриром на руках, а когда Йостейн спросил, почему я не ем, промямлил, что у меня болит живот. Эйстейн Пердун, находившийся в этот вечер у нас, считал, что мне надо было выпить молока кобылы. Как раз у одной сейчас был жеребенок, и у нее было полное вымя молока. Он мог бы принести мне его.

Эйстейн принял мое молчание за согласие, взял миску и пошел к двери. Там он столкнулся с Бьёрном. Брат вернулся мрачным и не сказал мне ни слова. Он улегся на скамью и укрылся одеялами.

На следующее утро я пошел в кузницу. Бьёрн был как в воду опущенный, но мы не могли поговорить, находясь в длинном доме. Вскоре он встал, без единого слова взял веревку для мехов и потянул ее. У меня были острия копья в очаге, одно из них было такого типа, которое всадники использовали во время охоты на кабанов. Получилось так, что остальные кузнецы еще не пришли, поэтому мы с Бьёрном могли спокойно поговорить о том, что произошло. А произошло то, что я и предполагал: Торгунна отказалась плыть. Она считала, что Бьёрну надо идти к ее отцу и рассказать все как есть. Бежать было бессмысленно, считала она. Если бы мы попытались убежать, ее отец начал бы поиски. Он снарядил бы боевые корабли во всех направлениях и нашел бы нас. Но, помимо этого, кажется, он уже начал подозревать, что она ждала ребенка, считала Торгунна. Он ничего не говорил, но постоянно поглядывал на ее живот, а когда стало тепло, он поинтересовался, не хочет ли она ему кое-что рассказать.