Страх сильно сказывается на людях, в особенности на молодых, каким я был тогда. Некоторые бросают оружие и бегут прочь. Другие стоят как вкопанные, парализованные ужасом, и их убивают. И тех и других мне доводилось видеть много раз. То, как я действовал тогда, никак не связано с тем, что мне уже приходилось сражаться и убивать. Та ситуация, в которой мы очутились, была не похожа ни на что из ранее виденного. На укрепление карабкались люди, лавина людей, и сейчас они уже ставили лестницы и на улицах. Я заметил их, когда четверо готов были готовы броситься на нас с братом, Бьёрн крикнул мне, что я должен зарубить их. Мой взгляд остановился на них, а молодое тело вспомнило те движения, которым меня обучал Ульфар Крестьянин. Я встал на два шага впереди Бьёрна, направил топор как меч в глотку бежавшему впереди. Мой удар остановил его настолько резко, что голова дернулась назад и раздался хруст. Затем я развернул топорище и попал в того, что был с краю, прямо в лоб, и удар оглушил его. Все четверо оказались позади меня; я остановил двоих, но двое других схватили Бьёрна. Я поднял топор, описав круг, он попал по колену одному из них и выбил коленную чашечку. Последний повернулся ко мне, и Бьёрн воспользовался этой ошибкой. Он всадил сакс под мышку готу, по его бороде потекла кровь, и он упал лицом в снег.

Но эти четверо были не одни. К нам кинулись другие готы, их было так много, что нам с Бьёрном пришлось отступать, чтобы выбраться из их окружения. Но я был недостаточно быстрым. Мне пришлось повернуться к ним и резво начать работать топором, пока они не оказались слишком близко. Я двигался как в дурмане, у меня не было ни одной четкой мысли, как мне действовать. Казалось, мое тело и руки двигались сами по себе, топор попадал по коленям и шеям, кому-то я отрубил руку, и она повисла за спиной, а пальцы продолжали сжимать кинжал. Я слышал крики людей, их лица, некоторые были такого же возраста, что и я. Одному из них я попал хвостом топорища по лицу, он вошел в рот, и я почувствовал, как крошатся его зубы, а зрачки уходят под лоб.

Потом я уже не слышал криков, я увидел огонь и дым, поднимающийся над соломенными крышами на другой стороне улицы. Вокруг меня лежали тела. Одно из них продолжало двигаться. У него в боку зияла рана, из которой вывалились кишки. Я услышал свой собственный вой, чужой, необычный звук, и вот мой топор снова обрушивается на человека, опускается рядом с шеей и отрубает голову почти начисто, она свешивается набок и остается висеть на лоскуте кожи.