– Но ты ведь со мной согласен?
– Да, – нехотя признал он. – Я не думаю, что это было самоубийство. Ада и правда не такая. А мотив отомстить ей был человек у пятидесяти, не меньше.
– Я думаю, это чьи-то родители… – вздохнула я. – Ведь если бы Ада осталась жива, ее бы заперли в психушку. А психам-преступникам не дают сроков. Их держат в больницах, пока не решат, что они здоровы: могут и всю жизнь продержать, а могут и год… Вряд ли кого-то устроил бы такой расклад. Я была у Гложиков вчера. Сидела у них весь вечер. Конечно, я не верю, что это они, они сейчас ничего не видят вокруг, для них будто весь мир исчез. Но может быть, Ванины… или Ромины… или кого-то еще. А может, это не просто кто-то из родителей, а кто-то из тех одиннадцати Адиных одноклассников, кому она мстить собиралась…
Север не ответил. Ему как будто было все равно, кто это сделал.
– С третьей четверти я пойду во вторую школу, – тихо сказала я, решив переменить тему, и с опаской глянула на Севера: как он отреагирует?
Его лицо не выражало эмоций, он кивнул, как будто знал это.
– Не могу все время думать о том, что было по вине Ады, а что нет, – продолжила я, оправдывая свое решение. – Вряд ли Ада заставила Марка поверить в то, что затащить меня под мост и изнасиловать на глазах у его главного противника – классная идея. А Шепелюка и остальных убедила в том, что забивание меня камнями – панацея от всех проблем, – криво улыбнулась я. – Так что я больше не могу здесь оставаться.
– Для тебя это лучший выход, – одобрил Север.
Сердце больно укололо. Казалось, Северу все равно, что мы теперь не будем учиться вместе.
– А ты? – тихо спросила я и вдруг ощутила в груди робкую надежду. – Давай перейдем вместе?
Мысль о том, что мы с Севером снова сможем учиться вместе в новой школе в одном классе, заставила сердце колотиться быстрее. Север помотал головой. В груди все оборвалось.
– Но почему? – спросила я с отчаянием. – Зачем мучить себя, Север?
Он сильно сжал челюсти. Неотрывно, как под гипнозом, смотрел на обросшую льдом реку. Помедлил с ответом, будто боролся с собой. Затем оттянул ворот худи, обнажая татуировку.
– Я сделал ее в шестнадцать, – тяжело сказал он. – Потому что…
Север тяжело сглотнул. Его губы задрожали.
– Все, за что я сражался, – вырвали у меня и растоптали. – Его голос звенел от боли. Взгляд был глубоким и печальным. – Это все еще бьет по мне. И продолжит бить.
От этих слов больно сдавило грудь. Для Севера еще ничего не кончилось… Он продолжит быть на страже. Ждать… новую опасность. Я взяла его за руку. Погладила пальцами шершавую и грубую кожу на ладонях. Ожоги зажили, но остались шрамы. На руках и… На сердце.