После церемонии и виновники торжества, и гости некоторое время пооколачивались возле здания администрации. Большинство молодых людей были в строгих костюмах, некоторые – как Кё – в черных официальных кимоно. Все девушки были одеты в вычурные, экстравагантных оттенков фурисодэ[119] с меховой оторочкой по вороту и длинными, низко свисающими рукавами. Тут же развернулись сразу несколько небольших фотосессий. То одни, то другие застывали перед камерой, принимая разные позы. Сверкали фотовспышки. «Еще разок!.. Давайте-ка еще снимочек!» – выкрикивали тут и там.

Мать и бабушка Кё тоже по очереди с ним сфотографировались. Откуда ни возьмись появился даже Сато и запечатлел всех троих на свой старенький зеркальный Canon SLR. Затем все вместе сели в лохматый и местами помятый автомобиль Сато, и он повез их за мост к острову Инносима. Там они пообедали в новом модном ресторанчике японской кухни, которым владел один из старых «дружбанов» Сато.

Любуясь на Внутреннее море – такой вид открывался из огромных панорамных окон современного ресторана, – они не торопясь съели по роскошному бэнто-ланчу, весело переговариваясь и со смехом слушая рассказ Сато о церемонии его собственного совершеннолетия.

Море за окнами простиралось вдаль, поглощаемое еле заметным горизонтом.

Вечером Аяко организовала небольшое торжество в честь Кё в новооткрывшемся хостеле Эми и Дзюна.

Вот только Аяко не знала, какой сюрприз приготовил для нее внук. За несколько дней до праздника Кё помог Дзюну развесить свои рисунки на стене гостиницы.

Увидев название манги – «Аяко и гора: противостояние», – Аяко слегка оторопела.

Вдохновленный рассказом бабушки о том, как она поднималась на гору Танигава и вопреки всему сумела выжить, Кё создал – в графике и красках – целую серию работ, изображающих ее схватку с природой. Белое пространство холста являло собой снежную стихию, настигшую ее в горах. Манга последовательно рассказывала, как Аяко поднималась на Гору Смерти; как помещала урну с прахом отца Кё и возносила молитву возле таблички, увековечившей память о его дедушке; как сражалась с бурей, намерившись достичь самой вершины. Затем шла сцена того, как она сломала ногу, как укрылась от шторма под козырьком горы, как на четвереньках и по-пластунски сползала по склону вниз.

Поначалу, как только Аяко увидела рисунки, она немного огорчилась. Ей показалось бестактным выставлять на широкое обозрение столь личные моменты. Однако чем больше она вглядывалась в каждый рисунок по очереди, тем больше начинала любить их и понимать. Особенно по душе ей пришелся последний: Аяко лежала в снегу на спине, на первый взгляд, казалось, сломленная – если бы не торжествующая улыбка на лице.