Делать-то тут нечего, знай сиди себе усы подкручивай да за нами приглядывай. Эй, мальчишки, ведь и усов-то нет, что подкручивать? У вас борода. Настоящая хоть? Что-то не похоже. У таких птенцов и такая бородища – зачем дурачите эту разбитую старуху-развалюху?

Но дурачит здесь эта старуха. Ни на один вопрос следователей не дает прямого ответа, пускается в длинные рассуждения. И смеется. Или глухая тишина.

– Послушайте, госпожа, мы полностью заботимся о вас. Из уважения к возрасту не держим взаперти. Иначе…

– Какие молодцы! Браво! Да как бы вы заперли-то? Где были бы тогда ваши хваленое пуштунское гостеприимство и дружелюбие? Пуштунвали, ваш кодекс чести, слава которого гремит повсюду и которым вы так гордитесь, – взяли бы и вышвырнули на помойку?

– Мы все делаем с предельным почтением. И вы будьте любезны. Мы заказываем сюда все, что вы просите: одежду, еду, кахву. Фрукты, овощи…

– Да, к лечению моего запора вопросов нет. А как насчет нашего багажа, который потеряли? Тоже часть гостеприимства? В ванной нет зеркала, в комнате – обогревателя, свет такой тусклый, что, если и захочешь, почитать не сможешь, да и читать-то нечего, вам всем совсем нет дела до того, чтобы читать и писать?

– Раз вы такая образованная, то почему разгуливаете вот так, без визы? Сразу двойное преступление: мало того без визы, еще и в Хайбере, пограничном районе, куда даже мы не можем приехать без разрешения, – начинает оправдываться следователь. Забыл, наверное, что нужно жестко вести допрос, и по-детски обижается теперь. – Нам нужно делать свою работу, багаж ваш вернут. Нам нужно его проверить. – Потом он вспоминает, кто здесь должен оправдываться, и тут же задает вопрос, который он и его напарники задают каждый день: – Госпожа, пожалуйста, отвечайте сейчас молча.

– Сынок, да как же можно отвечать молча? – смеется над ним Мама.

Снова и снова она встает, пускается в пространные рассуждения, бранится и грозится.

– Скажите, как вы сюда попали?

– Сынок, память у тебя совсем слабая. Только вчера рассказывала, что, когда мы возвращались из Торкхама, твоя же какая-то машина перерезала нам путь и остановилась. Поэтому нам тоже пришлось остановиться, иначе мы бы столкнулись. Из машины вышла толпа вооруженных автоматами парней и окружила нас. В это время я рассматривала Хайберские горы. Серо-бурые, вырезанные ножом, а их острые пики отшлифованы песком. Как только не извивалась дорога среди них, местами такая узкая, что и один-единственный верблюд вряд ли протиснется. Бирюзовое небо. В горах – пещеры, где-то они похожи на закрытые глаза риши, а где-то за тобой следит пристальный взгляд вора или солдата – какая разница – в них отражались последние лучи солнца. Здесь горы чернющие, а там – ярко-розовые. Эта картина поглотила меня.