Следователь нервничает.

– Скажите своей матери, чтобы она тоже содействовала следствию, как и вы. Пусть отвечает четко. Предельно четко.

Они приходят, потом уходят. Опять приходят. Опять усаживают ее на стул напротив. Дочь – рядом, но ее просят сидеть молча.

– Когда вы сюда приехали?

– Когда ваши приспешники нас поймали. Смотрите. – Она кладет ногу на ногу и втыкает трость в землю, тем самым давая понять, что сейчас начнется долгий рассказ. – Мы прибыли в Торкхам. Даже не устали. Всю дорогу нас встречали с такой любовью – приводили в худжры[185], усаживали на подушки, чтобы мы передохнули, угощали сухофруктами и кахвой, пускали на женскую половину дома, где мы могли сделать все, что нужно женщине. Каждый настаивал, чтобы мы остановились в его доме. Столько любви. Эти их земляные крепости, железные ворота, внутри сплошные машины, в стенах специальные отверстия, чтобы было видно все, что творится снаружи, а при желании можно просунуть туда ствол ружья и отстреливаться. Раньше не выпадало случая увидеть это.

– Пожалуйста, рассказывайте только то, что спрашивают.

– Господи, да потому что ваш специальный чиновник, как мы слышали, поехал туда. Какой-то милый человек принимал нас у себя, угощал, а потом отправил с нами своего сына. Африди. Пропускной пост в Мични, пропускной пост в Торкхаме – везде этот славный мальчик выходил и говорил, что мы его гости, и мы двигались дальше. И его вы куда-то дели. Где он? И его под замок посадили? Его-то за что? Он проявлял гостеприимство, то самое прославленное – пуштунское. Где он?

– Здесь спрашиваем мы, не вы. Вы отвечайте. Скажите своей матери, чтобы она собралась. Если будет на то воля Аллаха, мы поскорее покончим с этим делом, а вы сами усугубляете свое положение.

– Мама, просто отвечай. Тогда мы уедем отсюда.

– Именно этого мы и хотим – поскорее с вами распрощаться.

– Но мы не хотим, чтобы с нами прощались. Мы хотим увидеть вашего специального чиновника. Мы приехали, чтобы встретиться с ним.

– Зачем вам с ним встречаться?

– Смотри, сынок, – та женщина, то есть Мама, опять постучала тростью, – ты лучше записывай каждое слово. Все время забываешь. Слушай опять. Мы приехали так. В машине. Потом был автобус. Автобус выехал из Пешавара. Люди сидели в нем, свесив наружу ноги. Такой весь разукрашенный автобус. Нет такого цвета, которого бы не было на нем. Весь в рисунках и узорах. Сосны были нарисованы. Озеро, дома-лодки. Лица кинозвезд, светлые-пресветлые. Шамми Капура даже я узнала. Куры, лебеди, утки. Антилопы, медведи, цветы и красное-крас-ное сердце, пронизанное стрелой любви, молчи, не встревай, дай вспомнить. Разноцветные гирлянды из цветов и лампочек, отделанные маленькими сверкающими стеклышками – так, что можно смотреть без устали. Какой же замечательный автобус, водитель всю душу вложил. Не то что вы – дали нам эту комнату в глухомани. Лампочку хоть повесьте, света мало. И, – она опять подала знак молчать, – чтобы не забыть: по всей дороге шли люди, чьи спины сгибались под тяжелым грузом – телевизоры, усилители, колонки, холодильники и прочая дребедень. Наверняка сюда принесли? Так разве сложно поставить нам сюда телевизор? Хоть новости посмотрим. А то отрезали нас от мира.