Если читать литературу как литературу, то понимаешь, что рассказы, истории и предания движутся по миру, не растворяясь в нем, но все больше обретая собственную форму. Они не должны совпадать с миром ни во времени, ни в пространстве, ни по замыслу, ни по промыслу. Не должны вместе преодолевать препятствия. У литературы своя, ни на что не похожая кокетливая и горделивая походка.

Это мир не перестает преследовать ее. Мир бесконечно нуждается в литературе, потому что она высвечивает надежду и жизнь. Поэтому всеми кривыми и прямыми, мыслимыми [198] и немыслимыми путями мир проникает в литературу. Пробирается на цыпочках, незаметно растворяется в ней. Хочет избавиться от отчаяния, переняв ее поступь и неслыханное пренебрежение ко всему мирскому. Это удается ей, когда история умирающей женщины превращается в историю расцвета ее жизни, а Хайбер благословляет первую чистую любовь. Всколыхнув хайберскую жестокость и жажду мести, мир собирает драгоценные камни в горах и солнечный свет в небе. И среди разрушенных останков навстречу ему прорастает зеленая молодая трава.

Поэтому довольно долго мир украдкой прожил в этой любовной истории, но, разбираемый радостью, не смог больше молчать.

Так что же случилось той ночью, когда наша героиня, перейдя границу, тайно пришла на последнее свидание со своим возлюбленным? Истории вокруг взрывались хлопушками и танцевали, как будто отмечали свадьбу. Плакали вместе с влюбленными, обнимались вслед за ними, костерили разделение, потому что влюбленным пришлось просить прощения: «Прости, стало две страны, не сдержали обещаний, у каждого свой дом». Это непреодолимое расстояние повергло в печаль всю вселенную.

И как же по-дурацки получится, если влюбленных швырнут на гхат смерти.

Еще не рассвело, когда из дома Али Анваров опять вышли две тени и пошли по дороге. Но разве кто-то сообщил кому-то, что две тени без визы и без разрешения решили прогуляться с утра пораньше? Что делают в таком случае служители бюрократии? Палец уже был на курке. Призрак начальника отдал приказ, и он спустил курок.

– Беги! – тут же закричала большая тень и побежала.

Маленькая тень не побежала. Ей было восемьдесят, и прыгать она тренировалась, а бегать – нет. Пуля ударила сзади, но ее спина достигла совершенства в искусстве переворотов, и о том, чтобы упасть ничком, речи и быть не могло. То, как грациозно ее тело взлетело вверх, навело некоторых на мысль, что еще до того, как пуля попала в нее, она по собственному желанию выполнила многократно отточенный искусный прыжок и приземлилась у подножия горы.