Та ночь была такой нежной, что солнце загорелось желанием провести с ней хотя бы несколько мгновений. Оно незаметно подкралось к ней, но ночь выдернула свое запястье из его рук со словами, что и так припозднилась. Их любовная перепалка подняла Али Анвара. Он с шумом встал и открыл дверь в комнату своего отца.

Рука его отца была в руке Мамы.

– Ты не пришел, – сказала Мама, – я тебя простила. Я не пришла – ты прости меня.

Она встала и медленно положила руку Анвара ему на грудь.

Как раз этот кусочек сцены застал Али Анвар. Рука, согретая старой любовью, но согретая впервые и по-новому, теперь она спокойно лежала на груди, где уже несколько лет после удара, холодная и одинокая, не находила себе места. А в груди билось сердце, и его пульсация заставила руку подняться в прощальном жесте. Рука Анвара была поднята, и с его губ незаметно слетело:

– Прощаю.

Его сын Али Анвар услышал это «прощаю».

Об этой ночи не сохранилось никаких записей.

29

Люди не готовы верить в то, что истории бывают правдивыми. Преувеличение, выдумки, сказки, все что угодно. А неправдива та история, которая, будучи пустым слепком реальности, считается правдой.

Младшие не готовы верить старшим. Мол, вы не построили мир, а разрушили, а нам его теперь спасать, и мы спасем. Старшие спорят: «Это мы спасли и природу, и культуру, не нарушая равновесия, уничтожение – ваша стихия, алчность, американские замашки, это в вас вселился бес технического прогресса». Младшие парируют: «Вы всю жизнь были ограниченными, рабы традиций и обрядов, что вам говорили, то и делали». Старшие вскидывают брови: «Мы тоже влюблялись, перепрыгивали и перескакивали все препятствия. Вам не понять, что история нашей смерти – история нашей бурной жизни».

Но ни старшие, ни младшие не говорят, что это мы все вместе начали разделять, а разделения быть не должно.

И все равно существуют великие души, которые не мыслят в терминах «старшие» и «младшие», не заняты всяческими разделами и не пускаются в рассуждения о ваших временах и наших. Но их никто не слышит, потому что люди слушают того, кто стоит перед ними посреди сцены под ослепительными софитами. У кого есть время на тех, кто валяется в заброшенных забытых уголках? В Райпуре живет Винод Кумар Шукла, и за окном, что в стене его дома, чудо было настоящим¹, но кто об это знает? Или в Бихаре Нагарджуна сказал из-под своей огромной крестьянской бороды:

Но кто знает об этом?

А в столице был такой Нирмал Варма, который оттачивал язык своих произведений алмазом, но этого не знают даже столичные жители. Кто-то, случайно увидев исходящее от них сияние, назвал его заграничным и отказывался признавать своим, даже не подозревая, что этот звенящий солнечный свет исходит из Шимлы.