В какой-то момент Мама легонько прижала голову к груди Анвара. Рассмеялась.

– Да как ты вообще мог прийти искать меня? Куда? – Смеясь, она стала водить пальцем по лицу Анвара, как будто это был карандаш и она рисовала картину.

Продавила ямочку на щеке, а когда добралась до губ, слегка нажала с одной стороны так, что, казалось, они расплылись в еле заметной улыбке.

– Никто не спасся. Куда мне было возвращаться?

Мама почти ткнула ему пальцем в глаз, пытаясь приподнять веки, как это обычно делают дети.

– То не были дни, когда возвращаются. Мы остались там, где были. – Она засмеялась.

Она смеялась, пела, продолжала рисовать пальцем на его лице, говорила и молчала.

Сколько времени молчала, а сколько говорила – никто не сидел там, чтобы посчитать. И никто не записывал, о чем она напоминала Анвару – о тех днях, что были другими, были простыми, и о тех, что изменились и уже не были похожи на те другие и простые, и о том, кто стал другом, кто врагом, а кто исчез.

Как и многое другое, та ночная встреча Чанды и Анвара нигде не была запротоколирована, ни в официальных документах, ни в личных.

Но та ночь под безмолвным хайберским небом, усыпанным алмазами, принадлежала только им двоим.

Мама то садилась, то склонялась над Анваром. Из состарившегося охрипшего горла без конца доносились звуки какой-то раги, и два существа были рядом – одна сидела, другой лежал, абсолютно в других, минувших временах, в любви, преодолев все границы и препятствия.

Поэтому, когда Маму опять одолел смех: «Боже мой, они сделали тебя и меня двумя разными странами», Анвар тоже улыбнулся.

Али Анвар, сидевший на веранде, стал немного походить на тех птиц, у которых один глаз спит, а другой бодрствует – как бы не пропустить ястреба, демона, пулю или пушечное ядро. Сидевшие на карнизе представители двух стран, уже успевшие подружиться птицы, смотрели на него одинаково подозрительно – в конце концов, человек, закутанный в шаль, мог прятать под ней рогатку, кто ж его знает. «К тому же один из нас чужестранец, а у другой нежнейшее мясо, а значит, обоим есть чего бояться. Уж лучше всем быть начеку».

Каждый был погружен в свой мир, но те двое были погружены настолько, что никто не мог с ними сравниться. Ничто не может сравниться с двумя чистыми сердцами. Нет ничего более эфемерного, чем ощущение этой чистоты. Поэтому именно она может соединить столетия. Именно она сокращает дистанцию. Перепрыгивает пропасти.

– Теперь все в порядке, – сказала Мама. – Мы спаслись. Ты хорошо жил. Полной жизнью.

Мама двигала его рукой. Касалась его губ. Анвар смотрел на нее закатившимися глазами, в которых не видно было зрачков. Его слегка приоткрытые губы улыбались ей. Две согретые души. Наконец встретились, прожив всю свою жизнь.