Я, конечно, не думаю, что он и в самом деле зовет меня; всего лишь тренируется произносить разные звуки. Однако тронута до глубины души. Я закрываю папку и кладу ее на односпальную кровать Джесс, над изголовьем которой висит черно-белый постер со Стиви Никс[53].

Сунув фотографию в задний карман джинсов, я несу Эша в кухню, чтобы налить ему молока.

Пока он пьет, обхватив бутылку пухлыми пальчиками, я гадаю, что случилось с ребенком Джесс. Наверняка произошло что-то невыразимо печальное, иначе мне бы об этом рассказали. Может, она отдала его на усыновление? Или на воспитание в семью отца, кто бы им ни был? А может, он умер во время родов. Сколько ей тогда было? Пятнадцать? Шестнадцать? Фотография сделана летом – видимо, она тогда как раз приехала на каникулы из школы-пансиона. Мне, наверное, не было и двух лет, поэтому я ничего и не помню.

Я вынимаю фотографию из кармана и приглядываюсь. Нет, что-то не сходится. Школа-пансион, где Джесс училась в старших классах, была католической и управлялась монахинями – ежедневные молитвы перед сном, службы по утрам. Они точно не потерпели бы в своих стенах подростковую беременность. Да и вряд ли ученицы имели возможность знакомиться с мальчиками. Нет, это не могло произойти, пока она училась там. Но тогда… неужели она была еще младше? Бред какой-то. Не могла же она забеременеть в четырнадцать? Это было в то лето, когда мы переехали в новый дом, после того как закончился срок аренды предыдущего. В то лето, когда я родилась.

Лето, когда я родилась.

Фотография выскальзывает у меня из рук и плавно приземляется на пол, словно бумажный самолетик.

Джесс!

Я выкрикнула бы ее имя вслух, не сиди в тот момент Эш у меня на коленях, но он здесь, смотрит на меня своими черными глазищами, жадно допивая молоко (Пожалуйста, мамочка, еще!). Поэтому мы остаемся в плетеном кресле, и я пытаюсь убедить себя, что все это какая-то ерунда. А фотография так и лежит на полу неразгаданной тайной.

Вернувшись в комнату Джесс, я опускаю Эша на пол вместе с его бутылочкой и снова открываю папку. В следующем файле после подросткового фото лежит целый ворох юношеских достижений: табели с отличными оценками, дипломы о присвоении степени. Ни единого упоминания о рождении ребенка: ни записей о вакцинации, ни документов об усыновлении. Дальше начинается часть, посвященная Ребекке; прежде чем перевернуть страницу, я торопливо пробегаю глазами табели с посредственными оценками и результатами экзаменов и вспоминаю, как папа ими гордился. Наконец начинается раздел, посвященный мне.