– Точно! Лучшего места не придумаешь, – согласилась я. На Джесс были черные обтягивающие джинсы и черная блузка без рукавов. – Боюсь, тебя могут принять за один из экспонатов, если будешь там прятаться.

– Ладно, тогда буду искать. Время пошло: десять, девять…

Я ринулась вниз по металлическим ступеням в подвальные залы, хихикая как девчонка и словно возвращаясь в детство, когда мы вот так же играли с ней в прятки. Присев на корточки за бетонным столбом, я думала о промахах и недоразумениях своих первых лет в Нью-Йорке. Мы с Джесс напоминали тогда пару неуклюжих танцоров, которые только учатся вальсировать и постоянно оттаптывают друг другу ноги. Как далеко мы продвинулись с тех пор, сколько барьеров преодолели! Может, поэтому она и хотела снова приехать в этот музей? Чтобы сравнить настоящее и прошлое?

Когда она нашла меня (а потом я ее – в зале с притаившимся в углу гигантским пауком), мы пошли искать рисунки, которыми любовались в прошлый раз. На них были изображены бесконечные ряды кубов с тонкими гранями; внутри каждого куба хаотично сплетались волнистые линии, нанесенные простым карандашом и пастелью, – некоторые совсем бледные, как море у кромки горизонта. Но рисунки куда-то исчезли.

Через две недели после финального совместного выхода состоялся наш последний воскресный ужин. Мы сидели в итальянском ресторанчике неподалеку от ее квартиры – Джесс называла его «наш ресторан», потому что мы ели там вместе чаще, чем где-либо еще. Вдруг она положила на стол коробку, обернутую коричневой бумагой и перевязанную малиновой лентой.

– Это тебе, – сказала она, звякнув золотыми браслетами на правом запястье. – Что-то вроде прощального подарка.

– Джесс, не стоило… – Голос предательски дрогнул; я не ожидала, что она мне что-то подарит. Мой отъезд стал пугающе реальным.

– Открывай уже.

Я просунула палец под обертку. Затаила дыхание, мысленно репетируя свою реакцию – на случай, если мне не понравится, – и вынула рамку.

– О боже!

Это была репродукция, изображавшая мешанину из темных волнистых линий зеленого, коричневого и синего цветов; внизу извивались линии более ярких оттенков – розового, красного, желтого. Я мгновенно узнала стиль художника.

– Джесс…

– Я хотела подарить тебе один из его рисунков – вроде тех, что мы видели тогда в музее, – сказала она. – Как только решила вернуться туда с тобой. А потом увидела эту репродукцию – к тому же знала, что тебе нравятся две его картины, которые висят у меня. Но ты не обязана ее брать, если не хочешь.

Она была разноцветная и яркая, моя картина; хаотичная, а не структурированная и приглушенная, как другие рисунки на стене. Песня вместо шепота.