Путешествие было долгим и страшным. Нам потребовалось пять дней, чтобы достичь того, что, как мы только в конце обнаружили, было нашей целью: концентрационный лагерь Освенцим.

Именно тогда, когда мы шли по холодной и пустынной польской равнине, направляясь к просторным серым баракам, стоявшим один за другим, насколько хватало глаз, бесчисленными рядами, окруженным забором из колючей проволоки и охраняемым часовыми, вооруженными автоматами, к дымящимся трубам, зловеще вырисовывающимся на заднем плане, – именно тогда нам начал открываться отвратительный ужас, к которому нас приговорили.

* * *

Лауре потребовалось некоторое время, чтобы оправиться от потрясения, в которое повергла ее леденящая душу история синьоры Лиментани. Теперь она точно знала, что именно вызвало эмоциональный ураган, которым сопровождалось каждое появление двух детей. Печаль, страх и страдания, раздиравшие ее, заново прорезая в сердце борозды, которые, как она боялась, никогда не исцелятся полностью, были именно тем, что испытывали Эстер и все остальные депортированные. Эмоции были настолько бурными, что глубоко впитались в бетон вокзала, и спустя много лет она все еще чувствовала их эхо. Причем только в сумерках – именно в это время, в 1944 году, происходили события, вызвавшие их к жизни.

Когда Лауре наконец удалось окончательно привести свои мысли в порядок, слова выходили из нее с трудом, словно у нее перехватило дыхание от долгой езды.

– Значит, после этого вы больше не видели их в толпе, ожидавшей погрузки в вагоны… Вы не видели, как Амос и Лия садились в поезд, не говоря уже о высадке по прибытии в Освенцим…