Уже сам факт, что в западном мире снова можно представить ситуацию, когда фильмы Спайка Ли будут запрещены или невозможны – без финансирования, проката, аудитории, – заставляет содрогнуться. В Европе это можно сравнить с нападками на так называемую леволиберальную заразу. Сколько авторов из моей книжной кельи могли бы попасть в «черный список»? В Венгрии такие писатели, как Кертес, Эстерхази, Надь, уже сейчас находятся под подозрением – величайшие представители современной мировой литературы. Я успокаиваю себя мыслью о том, что ужасы 1981 года не случились или же случились всего в двух тысячах километрах к юго-востоку.

Всем нам троим фильм «Черный клановец» понравился, хотя по разным причинам, и никто не был по-настоящему в восторге. Сын быстро попрощался и отправился к своему отцу, а я с тоской и тревогой некоторое время смотрела ему вслед. Вскоре мы с отцом потерялись на той же самой многоэтажной парковке, где потерялись мои родители после своего последнего похода в кино. Тогда они запаниковали – мобильные не ловили; теперь я рядом с отцом, но матери уже нет. Внезапно фильм, книга и вопросы расизма разом утратили свою значимость.

243

С тех пор как заболел мой сын, я постоянно размышляю, не отменить ли поездку в Афганистан, хотя она, безусловно, особенно важна именно в этом году, который до сих пор сосредоточен на моих сугубо личных проблемах. Я договорилась с редакцией, что, случись что, смогу отменить поездку даже в последнюю минуту и они возьмут на себя финансовые риски – оплату рейсов, палаток, спальных мешков, которые уже заказал Даниэль. Я могла бы внести свой вклад, рассказав о том, как таяние ледников и нехватка воды связаны с войной, которая длится уже сорок лет, и о том, как природа влияет на политику. Это было бы полезнее, чем еще одно мнение или призыв бороться с расизмом. Вся экономика Гиндукуша и прилегающих равнин зависит от стока талой воды, от интенсивности которого зависят даже соседние страны. Если наступит засуха, люди побегут в те области, которые пока еще остаются плодородными, в чужие земли, и, как и везде в мире, возникнут конфликты с коренным населением.

Кроме того, мной движет профессиональное стремление выполнить взятый на себя заказ и не причинить убытки, не предоставив результатов; эта безусловная, почти упрямая приверженность долгу, возможно, самое немецкое, что во мне есть. Мной движут обязательства перед товарищем, чей проект окажется под угрозой, если я не поеду, и радость от мысли, что мы вместе снова отправимся в путь. После стольких лет. Сын уверенно говорит мне ехать, хотя в последние дни его уверенность несколько пошатнулась – как мать, я замечаю это и втайне радуюсь, когда моя помощь оказывается нужной. С другой стороны, если что-то действительно случится, я смогу вернуться не позднее чем через день, а врач уверяет, что теперь уже ничего серьезного не произойдет – разве что у моего сына, возможно, иссякнет терпение. Но разве для того, чтобы терпеть, чтобы шаг за шагом возвращаться к обычной жизни, ему не нужна мать? И так далее, и так далее – мысли в моей голове мечутся туда-сюда.