– Что это значит? – спросила я.

– Что урну с прахом хоронят в безымянной общей могиле, – ответил врач.

Кульман, по крайней мере, стоит в некоторых библиотеках. Некоторые пациенты считают сад, окруженный высокими стенами, раем.

Я могла бы быть на ее месте, а она – на моем, если бы судьба распорядилась иначе.

250

Первая цепочка рассуждений, которая пришла мне в голову, когда меня разбудил стук дождя, шла в такой последовательности: пасмурный день – давно такого не было – сегодня это не кажется таким уж плохим. Вторая цепочка мыслей, еще до того как я потянулась за телефоном, чтобы посмотреть на часы, уже занята вопросом: с какого момента можно говорить о размышлении, то есть где заканчивается сон или полудрема и на каком уровне бодрствования начинается настоящее мышление? Третья цепочка мыслей: сегодня переход от сна к бодрствованию был на редкость четким, потому что звук дождя, доносящийся через открытое окно, резко разбудил меня, и я увидела первую мысль перед собой так ясно, будто могла воспринять ее как предмет.

Так внезапно проснувшись, я вскочила с постели, как будто сыну нужно было в школу, на мгновение задумалась, что же на самом деле предстоит сделать, и сразу потеряла нить. Минуту или две я стояла, возвращаясь к дремоте, от которой меня оторвал дождь, потом подошла к окну, чтобы заглянуть за занавеску: как вообще выглядит затянутое небо? И тут я словно проснулась во второй раз – настолько удивителен оказался вид. Небо светилось желтым, освещая стены во дворе и каштан, как рассеянный прожектор, создавая искусственное сияние, почти как на переэкспонированной фотографии, когда кто-то случайно открыл дверь в темную комнату во время проявления пленки. За облаками, видимо, только что взошло солнце. Все это выглядело совершенно нереально и чуждо.

Я долго стояла у окна, слегка отодвинув занавеску, и смотрела на капли дождя, отскакивающие от земли, на стены и каштан, словно все было погружено в химическую ванну, на подсвеченное изнутри небо. Только звук дождя оставался неизменным, таким, каким он был всегда.

* * *

Это кажется чем-то совершенно невозможным и почти запретным, несовместимым с благостью Божьей, – каждый раз меня выбивает из колеи, когда я узнаю, что кто-то перенес инсульт. Когда мы подходим к кинотеатру, я издалека замечаю его трость – не обычную, купленную в ортопедическом магазине, а явно вырезанную вручную из благородного дерева. Сначала я думаю: это совсем не в его стиле, слишком напыщенно, это совсем не похоже на него, ведь он всегда был человеком приземленным, добрым и скромным, несмотря на свой успех, даже в мире напыщенного искусства он выделялся своей простотой, не отличался на занятиях дживамукти и не привлекал внимания в очереди в супермаркете. Но когда мы подходим ближе и его жена встает, а он остается сидеть на камне, я понимаю, что что-то не так. Он выглядит постаревшим не на год или два, а на целых десять, двадцать лет, теперь он – старик. Его волосы слишком длинные и растрепанные, как будто ему больше нет до себя дела.