Заикаясь, спрашиваю, что с ним произошло, потому что перемена слишком очевидна, чтобы ее игнорировать.

– Инсульт, – отвечает он сразу, почти не дожидаясь окончания моего вопроса, как будто хочет поскорее закончить с объяснениями.

– Почти два года уже прошло, – добавляет его жена.

«Неужели мы так давно не виделись?» – удивляюсь я, но не произношу этого вслух, не будучи уверенной, не прозвучат ли мои слова обидно в свете его болезни. Возможно, мне следовало поинтересоваться его здоровьем раньше, но у меня даже нет его номера телефона – мы всегда встречались случайно, на занятиях дживамукти или на набережной Рейна, – я бегала, а он почти всегда был со своей женой, с которой они, казалось, жили в полной гармонии, и сыновьями – с виду необычайно счастливая, стабильная семья, особенно для нашего окружения. Я размышляю, стоит ли упомянуть, что тоже перенесла инсульт, как будто мы в одной лодке, или это вызовет у него горечь, ведь я быстро восстановилась, а он, вероятно, останется в таком состоянии до конца своих дней?

– Мы снова ходим в кино, – радостно, почти чрезмерно радостно говорит его жена, и я понимаю, что ее слова предназначены не мне, а ему.

– Да, в кино мы ходить можем, – подтверждает сам директор музея.

Интересно, верит ли он в Бога? И на кого он обижается, если не верит?

Я не одна, моя спутница ждет, да и не время сейчас для разговора – и не место тоже: на людном тротуаре перед кинотеатром. Я не могу придумать никакой другой темы, кроме его инсульта, поэтому прощаюсь быстрее, чем обычно. Никаких разговоров о культурной политике или моей новой книге. Он спрашивает, продолжаю ли я ходить на дживамукти, и я не спрашиваю о том, куда теперь может ходить он.

* * *

Моя спутница рассказывает забавную историю о недавней поездке в Бильбао. На платной парковке она сказала своей двухлетней дочери по-испански: «Подожди, я быстренько куплю полчаса». Когда она вернулась к машине, дочь, сидя в детском кресле, с широко раскрытыми глазами спросила: «Ты правда можешь купить время?»

251

Пес только лает и не нападает, возбужденно бегает вокруг меня и не дает сделать ни шага вперед. Тяжело дыша, спотыкаясь и пробираясь через высокую траву, ко мне приближается полный мужчина и издалека уверяет, что пес и сам боится, что ему тоже страшно и ему очень жаль – то ли мужчине, то ли, может, и псу.

– Пожалуйста, простите, – пыхтит он, когда наконец подходит ближе, – мне очень жаль, просто пес боится… – И тут он запинается, пока пес продолжает кружить вокруг меня, но, по крайней мере, уже не лает. Мужчина явно не знает, как выразиться, чтобы не обидеть меня, но очень пытается: пес из восточноевропейского приюта и, видимо, пережил плохое отношение со стороны людей… с… с темной кожей. При виде человека со смуглой кожей пес каждый раз впадает в панику, особенно если человек еще и бежит, как я.