– Тогда какого черта вы не держите своего пса на поводке?! – раздраженно спрашиваю я, пытаясь оставаться сердитой, что довольно-таки сложно: мужчина выглядит отчаявшимся, а его пес – испуганным.

Мужчина заикается, пытаясь объяснить, что псу нужно научиться не бояться темнокожих людей.

– Что? – переспрашиваю я, снова чувствуя прилив раздражения. – Я вам не подопытный кролик!

Он сразу признает свою ошибку и утверждает, что понимает, как сильно я испугалась, ему действительно жаль. Он думал, продолжает мужчина, видя, что я качаю головой – впрочем, уже не так сердито, как раньше, – что пес справился со своим страхом, в последнее время все шло хорошо. Но, видимо, мои голые ноги пробудили в нем какие-то воспоминания… он надеется, что я не пойму его превратно…

Я решаю подойти ко псу, который наконец уселся на задние лапы на расстоянии нескольких метров от меня, чтобы показать, что темнокожие люди не причинят ему вреда. Тем более что он не такой уж и большой, даже миленький. Но стоит мне потянуться, чтобы погладить пса, как он убегает, потому что не знает, что рас не существует.

252

Разве не идеально было бы последовательно делать все, что приходит в голову, полностью погружаясь в свои действия и не задумываясь о том, как это выглядит со стороны? Если бы даже люди, противоречащие тебе, или события, которые могут помешать тебе, не нарушали бы твою гармонию с миром, если бы не существовало никаких разрывов – или, по крайней мере, ты бы их не замечал. Если бы ты был так полон сил, так одержим своими целями и переполнен любовью, что сон казался бы помехой, а каждое пробуждение – благословением.

Ясный свет, во тьме сокрытый!

Если бы счастье было критерием, то Кульман прожил бы лучшую жизнь – по крайней мере, в маниакальные фазы – и, возможно, эйфория компенсировала бы меланхолию, которая неизбежно приходит с этой болезнью. Однако молящаяся девушка ощущает себя несчастной с тех самых пор, как начала видеть мир таким, каким видим его мы. Быть единым со всем живым – этот идеал, казалось, был ею достигнут, когда она смотрела на мир сияющими глазами. Ее врач говорит, что некоторые пациенты действительно хотят вернуться в безумие, потому что оно приносит им счастье. Это, по его словам, представляет проблему в лечении. Для Кульмана же вся эпоха стала «прохладительным временем»: он с каждым дуновением охлаждающего восточного ветра воспевал остужающий уголь холод, он создавал «хладного героя», «хладного монарха», «хладного Соломона» и вообще «хладное царство», пел гимны охлаждению и в конце концов писал только о «прохладительных торжествах», в которых видел исполнение всех своих «прохладительных пророчеств».