Светлый фон

 

Я произношу слова тихо, как учил мессер Абрама Уззиэль да Камерино, когда пришел их перевести. Звук khk произносится задней частью неба, не раскатисто, как в тосканском диалекте.

Avdi’el bar Ya’akov K’shisha w’Sara.

Avdi’el bar Ya’akov K’shisha w’Sara.

В первую очередь врач и доверенный советник Марчелло в вопросах здоровья, мессер Абрама воспользовался одной из самых благородных милостей Папы Льва – образованием. Благодаря любви Папы Льва ко всему необычному те, кто хочет изучать иностранное в нашем мире – искусство других стран, историю, иностранные языки, – имеют доступ к тем, кто может их научить. Если, конечно, у них есть деньги, чтобы заплатить за полученную привилегию. Так мессер Абрама стал изучать языки.

«Абдиэль, сын Иакова Старшего и Сары».

– Это погребальное посвящение, – сказал он, водя глазами взад и вперед по ткани, шевеля губами и невнятно бормоча. – Сломанная ветвь означает смерть младенца, мальчика, то есть родители в трауре.

– Моя жена подумала, что это проклятие, – сказал Марчелло, хрипло посмеиваясь.

– Если бы она только могла слышать, как красиво это звучит, – сказала я. – Слишком красиво для плача.

– Некоторые ученые говорят, что древнеарамейский был языком Христа, – сказал мессер Абрама.

– Не иврит? – спросила я.

– В то время арамейский был распространен повсюду. По крайней мере, для большей части Святой земли. Благодаря Ассирийской империи.

– Пожалуйста, повторите, что там написано, но медленнее, – попросила я.

 

 

Язык Христа. Одно это приводило меня в трепет. Но перехватывало дыхание от мысли: если Христос говорил такие слова, тогда и его кузен Сан Джованни тоже. А если на этом древнем языке говорил Святой покровитель Флоренции, то и его мать, любимая Санта Элизабетта. Моя Элишева.

– Как по-арамейски Джованни? – спросила я мессера Абраму.

– Йоханан, – ответил он. – Имейте в виду, как и в нашей стране, даже языки соседних провинций имеют свои нюансы. Некоторые похожи. Но не совсем одинаковы.

Арамейские имена. Абдиэль. Якоб. Сара. Элишева. Марьям. Йоханан.

Лючио ерзает, и я даю ему другую грудь. Он хватается ручонками за платье. Они у него сильные даже в шесть месяцев.