– Римляне всегда хотят получить то, что им не принадлежит, – говорю я.

Иаков Старший и Иосиф согласно бормочут. Они пришли помочь провести переговоры с Акилой, который приезжает каждую неделю из Святого города.

Йоханан с интересом за нами наблюдает.

Тонкий рыжеватый пушок на верхней губе и подбородке у него появился раньше, чем стал ломаться голос. Скоро и голос изменится.

– Если они сами узнают, рецепт обойдется им бесплатно, – говорит Йоханан, вставляя свое мнение. – Вопрос в том, насколько умен римлянин?

Иаков и Иосиф посмеиваются и хлопают сына по спине.

– Скоро, нет ли, но их ремесленники это узнают, – говорит Акила. – А для вас лучше живая прибыль, чем чистый убыток.

Меня словно ударили. Его намеки касаются моего возраста и выгоды, которую сын может не увидеть. Мои изделия покупают путешественники, стекающиеся в город. Их приобретают не для хозяйства – для красоты. Мерцающие безделушки, которые будут стоять среди других украшений в домах Амамеи. Но доход означает, что я смогу послать Йоханана учиться. Дать ему образование. Марьям уже отправила Иешуа в Кумран, и сын хочет учиться с ним вместе.

– Узнайте, сколько они предложат платить каждый год за рецепт, – говорю я.

Акиле, кажется, эта идея не по душе, ему бы заключить крупную сделку и получить комиссию. Он уходит от нас недовольный.

– Твой рецепт стоит больше, чем они готовы заплатить, – уверяет Йоханан.

– Вороватые римляне всегда грабят – так или иначе! – Иаков Старший стучит кулаком по столу. – Мы ведь не забыли, что за одно утро они убили три тысячи иудеев? Синедрион лишен власти. Что же дальше? Языческие статуи в наших храмах?

Деревенские мужчины рассуждают легкомысленно. Заявляют, что молятся о том, чтобы Рим направляла рука Владыки мира, но я по глазам вижу, что это не так. Они хотят выплеснуть зло и нанести удар другому злу. Истребить, а не наставлять, наказывать, а не прощать.

Иудеи выступают против своих. Люди не объединяются, а разделяются, и среди уймы разногласий ни одна мысль не кажется ясной. Смотрят друг на друга с оглядкой, в глазах подозрение. Отчаяние искривляет разум, пробуждает ярость, чтобы пустить в ход кулаки или оружие там, где чувствуется угроза. Но я никогда не видела, чтобы одна ненависть отменяла другую.

– Давай поднимемся на гору, – говорит Йоханан по дороге домой.

Он поднимается, прежде чем я соглашаюсь. Знает, что я пойду следом.

Он прыгает по каменистым уступам, как горный козел. Его икры упругие, крепкие, угловатые, как у отца, теперь он на целую ладонь выше, чем другие мальчишки его возраста. Он шагает впереди меня, замирает, затем низко приседает, завороженный.