ГИНА (задумчиво, сложив шитье на коленях). Что он тут нагородил, – хотел бы быть собакой?

ХЕДВИГ. Знаешь, что я скажу тебе, мама, мне кажется, у него было на уме совсем другое.

ГИНА. Да что же?

ХЕДВИГ. Я не знаю. Но он все время как будто говорит одно, а думает совсем другое.

ГИНА. Ты думаешь? Чудно!855

В «Дикой утке» женитьба и отцовство Ялмара порождают дискуссию о честности и житейской лжи. Здесь легко просматривается параллель с браком самого Толстого, начавшимся с того, что супруг во имя правды попросил молодую жену прочесть его дневники, в которых с шокирующей откровенностью говорил о своих прежних сексуальных связях. Толстой мог задуматься о последствиях такого требования откровенности, этого ли он действительно хотел.

На следующий день (21 августа 1890) Толстой взялся за «Росмерсхольм». Прочтя половину пьесы, заметил: «Недурно пока»856. Здесь был главный персонаж, пастор, который начал сомневаться в церковном учении, была борьба между консерватизмом и свободомыслием, были рассуждения о ревности и свободной любви. Можно лишь предполагать, что подумал Толстой, дочитав до загадочного финала с неожиданным самоубийством, к которому приводят рассуждения Йоханнеса Росмера и Ребекки Вест. Не была ли пьеса на самом деле такой же «странной» и «непонятной», как «Дикая утка»? От толстовского реализма она была в любом случае далека. Слова литературоведа Дмитрия Шарыпкина о том, что «Росмерсхольм» повествует о возрождении падшего человека и искуплении прошлого, все в духе Толстого, представляются не вполне обоснованными857.

В следующем году на очереди «Враг народа» с близкой Толстому проблематикой. Своему другу Хрисанфу Абрикосову Толстой сказал, что хотя сама идея драмы слишком недраматична (!), в пьесе больше здравого смысла, чем в прочих произведениях Ибсена858. Конфликт между героем-правдолюбцем и толпой, которую легко обмануть, и портрет бескомпромиссного и бесстрашного доктора Стокмана, проповедника, которого предают и пытаются заставить молчать, – все это было понятным. Не реализованные пока параллели с ситуацией Толстого – будущее решение Святейшего синода отлучить Толстого от церкви и преследование его единомышленников. В дневнике Толстой цитирует (без комментариев) дерзкую финальную реплику Стокмана: «Человек бывает силен, только когда он один»859. Толстой с этим соглашался? Когда девять лет спустя он по просьбе Владимира Немировича-Данченко, одного из многих почитателей Ибсена в России, прочел «Врага народа», отзыв был так или иначе негативным: «Нет, нехорошо. Очень уж он, этот доктор Штокман, чванный»860. Возможно, вопреки всему, Стокман слишком агрессивно вел кампанию; он ведь сам утверждал, что лишен благочестия Христа и не готов подставлять вторую щеку.