Лишь теперь представитель Москвы открытым текстом заявил о том, на что раньше уже указывали оппозиционеры внутри КПА и его предшественник М. Александровский, — именно в таком стиле работы, «пропитанном персонализмом», Пенелон видел гарантию сохранения за ним роли монопольного руководителя партии. Сказав «а», Вильямсу пришлось говорить и «б», признав, что лидер КПА был руководителем такого типа уже несколько лет «не без попустительства с нашей стороны». Реалистично оценивая обстановку и понимая, что попытка «кавалерийской атаки» лишь приведет к потрясениям в партии, Михайлов предложил Москве стараться «не давать личной борьбе заостряться», все политические разногласия обсуждать в руководящих органах и готовиться к съезду партии, постепенно усиливая коллективность в руководстве[1128].

Борьба «соперничающих личностей» в КПА резко обострила ситуацию и внутри Южноамериканского секретариата III Интернационала, призванного решать более масштабные задачи. Вильямс резонно спроецировал положение дел внутри руководства КПА на ситуацию в Секретариате (сравнение было абсолютно правомерным, так как руководителем обеих структур являлся Пенелон): внутренние противоречия обостряются, едва у монопольного лидера пробуют отобрать часть полномочий и, наконец, после официального подтверждения главой Латинского секретариата ИККИ Ж. Эмбер-Дро необходимости руководства ЮАСКИ не одним лицом, а «тройкой» (Пенелон, Р. Гиольди, Вильямс), начался откровенный «систематический саботаж» со стороны Пенелона с целью отстоять прежние монопольные права [1129]. Представитель ИККИ видел выход лишь в проведении съезда КПА и обсуждении аргентинских вопросов в штаб-квартире Коминтерна. Вильямсу пришлось с горечью высказать в адрес своего начальства упрек: он давно уже предлагал реорганизацию ЮАСКИ, отвергнутую с подачи Кодовильи, как «хорошую, но чрезвычайно широкую».

Именно поэтому до намеченного на январь или февраль 1928 г. конгресса Коминтерна Михайлов планировал вернуться в Москву для непосредственного участия в обсуждении вопросов, касающихся ЮАСКИ, и разработки линии КПА, настаивая на своем обязательном приезде сразу же после завершения командировки в Уругвай. Не подлежит сомнению, что делегат ИККИ осознавал: те факты и тенденции, которые он сам сумел понять лишь в Аргентине, будут в Москве опровергнуты соратником Пенелона Кодовильей, мнение которого вполне может перевесить, учитывая, что аргентинский делегат являлся одним из немногих экспертов по южноамериканским делам Исполкома. Именно опасение возможного противодействия со стороны Кодовильи стало, как представляется, основой для другого предложения, сделанного Вильямсом, — немедленно отправить того в Южную Америку. Формально это объяснялось необходимостью его присутствия для стабилизации противоречий в руководстве аргентинской секции. Фактически же Михайлов хотел получить гарантии более объективного рассмотрения в Москве своих антипенелонов-ских по содержанию планов. Еще больше могло бы усилить позиции Вильямса в дискуссии по аргентинскому вопросу присутствие в Москве Р. Гиольди, намеченного им в качестве нового представителя КПА при ИККИ. Это, видимо, понял и Пенелон, решительно выступивший против возвращения Кодовильи ранее осени 1928 г.[1130]