Позднее, признавая свою и своих товарищей ответственность за формирование у Пенелона негативных черт, приведших к кризису руководства, Р. Гиольди писал Кодовилье: «Никто, ни ты, ни Ромо, ни я, никто не отказал в поддержке Пен[енелону], даже тогда, когда Пен[елон] вел себя безрассудно». Теперь же, когда для многих членов партии отношение к «лидеру» превратилось в «слепое обожание», творцы его культа личности оказались перед необходимостью разъяснить коммунистам, что возникшие разногласия по организационным и политическим вопросам могут урегулироваться не на «базе большей или меньшей воли каких-то лиц», а только на политической платформе. «Все личные уступки возможны и оправданы в рамках четко оговоренных политических соглашений. В противном случае эти уступки не будут большевистскими, получив скверные очертания»[1133]. Стало ясно, что проблемы, которые раньше можно было решать (или казалось, что можно решать) в узком кругу руководящей группы, результативно можно обсуждать только на партийном съезде. И для того, чтобы он не оказался бесполезным, не стал отправной точкой серьезного кризиса, было необходимо прямое участие Коминтерна.

Баррикады были возведены посередине руководящего ядра КПА. И Пенелон, лицо этой группы, олицетворение всего коммунистического движения Южной Америки, его представитель в ИККИ, авторитет и способности которого никто из его оппонентов не отрицал, в силу ряда обстоятельств и в первую очередь из-за собственного упрямства и нежелания соглашаться на коллегиальное управление и обсуждение партийных решений с участием всех лидеров КПА, оказывался за пределами руководства партии. Трудно достоверно оценить, что оказалось в полемике между группой Пенелона и сторонниками Гиольди — Ромо первичным и что вторичным: личные амбиции, претензии на руководство партии или же принципиальные вопросы стратегии и тактики КПА и южноамериканского коммунистического движения. В дискуссии, захлестнувшей партию, в ход шли все аргументы — от персональных обвинений до упреков в серьезных политических ошибках. Партия и Коминтерн в буквальном смысле слова были ошарашены тем, как и что говорят и пишут друг другу и в высшие инстанции III Интернационала люди, символизировавшие на протяжении почти десяти лет единство КПА.

Оппоненты Пенелона, осознавая знаковость его фигуры и для партийных масс, и для Москвы, напрямую связывали возможности разрешения тяжелого кризиса с определением его места и роли в партии. Во всяком случае, в начале дискуссии не только не стоял вопрос о противопоставлении партии Пенелону и его возможном исключении из КПА, но и постоянно подчеркивалось, что тот является авторитетным и способным активистом, который «должен оказывать ей [партии] серьезные услуги». Предлагалось лишь «образумить» главу ЮАСКИ. Критики пенелоновского стиля руководства, так же как и ИККИ, прекрасно осознавали немалый авторитет «лидера» внутри КПА и предполагали, что крупномасштабная борьба внутри партийного руководства, как «поезд, мчащийся неизвестно куда», могла привести коммунистическое движение Аргентины к катастрофе [1134].