Даже там, где он стремится продемонстрировать свою объективность, Кодовилья малоубедителен. Обвиняя представителя Коминтерна в сокрытии от Пенелона инструкций из Москвы, он увидел единственное оправдание Вильямса в том, что, уничтожая телеграмму из Москвы, эмиссар ИККИ хотел избавиться от шифра для избежания проблем с полицией, при этом аргентинец признал: речь шла о личной телеграмме. Кодовилья явно не заметил простой вещи — Михайлов, исходя из этих двух условий, поступил единственно верно, какие бы другие мотивы у него при этом ни присутствовали.

Вильямс же во время обсуждения в Латинском секретариате демонстрировал сдержанность, не выходя за рамки политической дискуссии. Только один раз, затронув вопрос о роли Коминтерна, и то в ответ на язвительное дополнение аргентинского представителя: «И его делегатов.» он сделал достаточно резкий выпад против Кодовильи: «…я думаю, что надо было прежде всего поставить вопросы о политической ситуации, а не вопрос о личностях, надо исправлять ошибки, надо дать правильную линию аргентинской партии»[1233]. Экс-эмиссар Москвы сумел выбрать адекватную линию защиты, указав, что разногласия возникли не в силу его субъективной деятельности, а наоборот, III Интернационал продолжительное время абстрагировался от наличия проблем и занял позицию невмешательства.

Главную роль в формировании такого подхода он увидел в фигуре Кодовильи, жестко вставшего на защиту Пенелона и соответствующим образом сортировавшего поступавшие в Москву материалы. Справедливости ради необходимо отметить: и аргентинский представитель в штаб-квартире III Интернационала, и остальные участники событий в общем проводили одинаковую линию — отбор выгодной для себя информации и затушевывание прочих фактов. И это невмешательство Коминтерна, сопровождавшееся категорическим требованием прекратить споры, лишь приблизило раскол в партии и ЮАСКИ, безусловно ухудшив ситуацию, сложившуюся в результате первоначальных дискуссий, привело к стремлению заменить обсуждение политических проблем ничем не прикрытой персональной борьбой.

Ответственность аппарата ИККИ (в первую очередь Латинского секретариата) за эскалацию аргентинского кризиса несомненна. Можно считать ее даже более значительной, чем у самих его инициаторов и участников. ИККИ мог простыми организационными мерами быстро и эффективно развязать узел противоречий: или своевременно вызвав в Москву Вильямса, Гиольди и Пенелона, или экстренно направив в Буэнос-Айрес представительную и полномочную делегацию. Надо было не дать страстям разгореться и не уповать на возвращение Кодовильи, который не мог выступать беспристрастным арбитром в «семейном» споре внутри руководства КПА, так как сам был членом «семьи». Но именно Кодовилья подсказывал решения, надеясь, видимо, на то, что у лидеров КПА достанет разума и воли не допустить нового раскола в партии, который ставил под вопрос и всю континентальную деятельность Коминтерна. Аргентинский делегат в Москве был лично заинтересован в том, чтобы кризис «рассосался» как-нибудь сам по себе, и в том, чтобы не допустить его развития до стадии, когда будет необходимо проинформировать об этом высшее руководство III Интернационала и поставить тем самым под сомнение свой статус эксперта в южноамериканских делах и представителя самой организованной и большевизированной партии на континенте[1234].