Решение «родственников[1545], воспротивившихся длительному отъезду дяди», и сообщение о приезде «другого дяди [Л. Геллера], знакомого со всеми этими проблемами и снабженного указаниями», в т. ч. по вопросу о том, «кто, по нашему мнению, должен войти в руководящее ядро, которое должно определить ход и работу съезда»[1546], было для организаторов конгресса холодным душем. Они ждали человека, способного на месте решать сложные проблемы и символизирующего представительство высшей иерархии Коминтерна и его профсоюзного крыла — КИП, а им посылали высокопоставленного проф-бюрократа, способного лишь ретранслировать идеи московского руководства. Доводы о том, что «другой дядя, известный восточных и колониальных дел мастер», «больше в курсе положения в Латинской Америке» и сможет оказать необходимое содействие, вряд ли могли компенсировать моральные и организационные потери от несостоявшегося приезда Лозовского людям, которые, по его собственной оценке, сделали в Монтевидео большое дело: «взбулгачили весь континент», подготовив создание серьезной организации, стремившейся к объединению лучших элементов рабочего движения Латинской Америки[1547].

Учитывая невозможность участия Лозовского в латиноамериканских мероприятиях, Эмбер-Дро просил Малую комиссию Секретариата ИККИ направить его на конференции в Монтевидео и

Буэнос-Айрес, а впоследствии решить, должен ли он вернуться в Москву или остаться в Латинской Америке на 6 месяцев или на год[1548]. Опальный швейцарец особо подчеркнул свою лояльность линии Коминтерна, которую, по его мнению, он доказал после освобождения от работы в Секретариате и Президиуме ИККИ, в той сфере деятельности, куда его направили: Антифашистском конгрессе и Латиноамериканском секретариате.

Эмбер-Дро писал: «Исполкому хорошо известно, что я ничего не предпринимал ни в устной, ни в письменной форме после моего осуждения Президиумом и развёртывания против меня кампании в международной печати, при том что у меня была возможность исправить многократные и гротескные карикатуры в легкой полемике»[1549]. Отметив наличие разногласий с большинством Президиума ИККИ по теоретическим вопросам, «которые бесконечно менее глубоки, чем то, что я читаю в полемических статьях против меня», и серьезного расхождения по проблемам профсоюзной тактики и внутреннего режима секций и методов руководства ими со стороны Коминтерна, а также то обстоятельство, что «никоим образом участия в общей работе по руководству Коммунистическим Интернационалом» не принимает, Ж. Эмбер-Дро обратил внимание ИККИ на трудности руководства латиноамериканскими делами из Москвы, объяснил это недостатком информации и отсутствием регулярной связи и признал свою работу в Политсекретариате в таких условиях бесполезной. В связи с этим он считал, что его силы могли быть «лучше использованы в самой Латинской Америке», и просил Политсекретариат направить его туда на постоянную работу, чтобы начать ее с участия в конференциях в Монтевидео и Буэнос-Айресе. При этом он гарантировал абсолютную лояльность руководству Коминтерна: «Нет необходимости указывать, что, несмотря на мои расхождения с большинством Президиума, я буду соблюдать дисциплину в своей работе. Моя деятельность на службе Интернационалу в течение 10 лет не дает оснований для малейших сомнений по этому поводу»[1550]. Эмбер-Дро просился на работу в Латинскую Америку без всякого кокетства. Был он согласен или не согласен с наказанием (принял как бывший толстовец со смирением и готов был работать там, где мог принести реальную пользу), но латиноамериканские дела он знал хотя и издалека, но давно и хорошо, насколько это было возможно в аппарате Коминтерна. Его многолетняя работа начинала, как ему казалось, приносить плоды, и конференция в Буэнос-Айресе должна была стать ее кульминацией: ее успехом можно было заслужить прощение или, наконец, просто переждать начинавшиеся зачистки в ИККИ вдали.