После того как Эдуард III в 1347 г. счастливо избежал гибели на море, грозившей ему в результате заговора короля Франции и короля Наварры, он, высадившись в Кале, начал совершать опустошительные набеги в глубь Пикардии. Филипп же постоянно следовал за ним, «как будто наблюдая на расстоянии, чтобы избегать вида его [Эдуарда. — Е. К.] штандартов, наводивших на него ужас», но так и не решился вступить с англичанами в бой. Далее анонимный автор добавляет: «Рассказывают, что при появлении короля Франции уже после отъезда короля Англии женщины и прочие бедные и беззащитные создания той земли, население которой стало столь малочисленным, казалось, почти восстав против короля Франции, бросали грязью в него и его спутников, когда те проезжали по полям и деревням, оценивая таким образом их глупость и лень. Все это соответствует поговорке: "Дурак должен сидеть в навозе"»[1112]. Вскоре Эдуард III снова предложил королю Франции и дофину сойтись в поединке с ним и Черным принцем, но, как заметил историограф, «король Филипп, все еще думая о Креси и охваченный, как я подозреваю, огромным страхом, к своему стыду отказался от этого предложения»[1113]. Анонимному хронисту вторит и Джон Эргом, уверенный в том, что потрясение от поражения при Креси настолько запало в «трусливую душу» Филиппа Валуа, что он окончательно потерял веру в свои силы[1114].

Приведенные выше примеры должны были, с точки зрения английских авторов, свидетельствовать не только о трусости вражеских монархов или осознании ими собственной неправоты и страхе проиграть в «Божьем суде», но также о полном пренебрежении долгом государя защищать подданных. При этом тема отсутствия у трусов гордости — важнейшей характеристики каждого благородного человека — также остается практически неразработанной. Возможно, это объясняется особенностями сословных представлений большинства историографов — лиц духовного звания — о человеческих добродетелях и пороках. Христианские характеристики в данном случае затмевают рыцарские: греховной гордыни (superbia), портящей даже самых могущественных сеньоров, устойчиво противопоставляется смирение (humilitas), украшающее любого христианина, в том числе и монарха. Гордыня неизменно рождает самонадеянность, которая, как правило, приводит к поражениям. Так, излишне самоуверенный шотландский король Дэвид II не только полагал, что сможет захватить Англию, пока все ее воины осаждают Кале, но, согласно песне «О поле Дарема», видя, что против него вышли монахи и пастухи, еще не вступив в бой, начал распределять между приближенными английские земли[1115]. По мнению Джеффри Ле Бейкера, по той же причине не суждено было осуществиться коварным замыслам покорения Англии Филиппом Валуа, которого хронист называет «высокомерным и напыщенным тираном»[1116], необоснованно «мечтающим о прозвище Завоеватель»[1117]. Но больше всех за высокомерие поплатился дофин Карл, будущий Карл VII: в 1414 г. он прислал Генриху V мячи для игры[1118] и ответил, что не боится угроз короля Англии начать войну, поскольку «король пребывает в слишком юном и нежном возрасте для того, чтобы быть хорошим воином, и не похоже, что в ближайшее время он сможет осуществить подобное завоевание»[1119].