Через пару минут я предложила встать во весь рост, чтобы восстановить кровообращение. Мы помогли друг другу встать на ноги и по-собачьи встряхнулись. Даже немного потанцевали на месте, еле передвигая задеревеневшими ногами и хохоча, и белые клочки пара вылетали из наших ртов в темный воздух.

– Я бы хотела пойти в твое жилище, Брайди, и сломать его. Разобрать по кирпичику.

– Вообще-то дом каменный.

– Тогда не оставить камня на камне.

– Меня всегда до глубины души тревожат малыши, которые безутешно плачут.

Я ждала продолжения.

– Твоя подопечная плачет и плачет, а ты ничего не можешь с этим поделать.

– Какая подопечная?

– Малютка в колыбели, которую они ставят рядом с твоей кроватью, как только ты вырастаешь.

– Что значит вырастаешь? Это сколько лет – четырнадцать, пятнадцать?

Губы Брайди скривились в подобии улыбки.

– Скорее восемь или девять. И вот еще что: если твоя подопечная набедокурит, накажут обеих. А если она заболеет, в этом тоже будешь ты виновата.

Я пыталась понять смысл услышанного.

– То есть на тебя возлагали вину за ее болезнь?

Брайди кивнула.

– А малютки болели все время. И многие из них отправлялись в яму позади приюта.

Я утратила нить повествования.

– Ты имеешь в виду, что они подхватывали какую-то болезнь, потому что играли в подвале?

– Нет, Джулия! Их туда клали… после.

– А… в могилу!