– Было еще кое-что.

– С тобой?

– Со многими из нас. С большинством, не сомневаюсь.

У меня тревожно забилось сердце.

– И кто это с вами делал?

Она замотала головой, словно это было не важно.

– Рабочий и священник. Няня или училка. Она забирала к себе девочку, чтобы та согрела ей постель, а после давала ей второе одеяло.

Меня затошнило.

– Мог быть и праздничный отец, – добавила Брайди.

– Какой еще праздничный отец?

– Местные семьи иногда просили монахинь одолжить девочку на выходные, чтобы устроить ей праздник. Девочке могли подарить конфетки или монетки.

Мне захотелось заткнуть уши.

– Один такой отец дал мне целый шиллинг, – не умолкала она. – Но я не знала, что делать с этой кучей денег или куда спрятать монету, и я ее закопала в золу в поддувале печки.

– Брайди! – взмолилась я, стараясь не расплакаться.

– Наверное, она все еще там лежит.

– Ты не виновата в этой грязи. Ты чиста, как дождевая вода.

Она поцеловала меня, на этот раз в лоб.

Позади нас на крыше раздались голоса: какие-то люди вышли из той же дверки, что и мы.

Мы с Брайди отпрянули друг от друга.

Я произнесла нарочито громким и фальшиво беззаботным голосом: