Я перетянула грудь Делии Барретт свежим бандажом. Потом заглянула в ее сумку и нашла там свободное платье.

– Только не это старье!

Тогда я нашла юбку и блузку, и мы с Брайди осторожно переодели пациентку.

Я взглянула на Онор Уайт. Она уже задремала, нетронутый лимонад стоял на тумбочке. Я решила, что сон сейчас для нее – самое лучшее, больше никаких действенных лекарств у нас не было.

Ее сын в колыбельке мяукнул, как котенок, и зашевелил ножками. Для него мне не нужно было рисовать полумесяц на крышке часов. Хотя и преждевременно рожденный, малыш отличался крепким здоровьем. И его асимметричный ротик уже меня ничуть не удивлял: ну и что – две половинки верхней губы не совмещались, образуя короткую щель.

Тут меня осенило, что в венах этого маленького незнакомца течет и толика моей крови. Он всегда будет мне почти родней?

– Брайди, хочешь, покажу, как его кормить?

– Давай!

Я нашла бутылочку и соску с прорезью крест-накрест, которые сестра Люк оставила в содовом растворе после стерилизации. Я встряхнула банку с молочной смесью для кормления (пастеризованное коровье молоко, сливки, сахар и ячменный отвар, как гласила этикетка), развела водой – не холодной, а теплой, чтобы не переохладить ему желудок. И надела соску на горлышко.

Я попросила Брайди посадить младенца на согнутую левую руку. Он попытался было свернуться гусеницей, но я нежно распрямила ему шею и стала аккуратно заливать струйку смеси в кривую щель рта, замедляя струю нажатием пальца на разрез соски, точно играла на ирландской свистульке.

– Ну надо же, каков, – прошептала Брайди. – Сосать через соску не может, но заглатывает без труда.

Мало-помалу младенец Уайт на наших глазах высосал всю полагающуюся ему порцию. Он глотал с такой жадностью, точно знал, что перед ним стоит единственная задача и от ее выполнения зависит все его будущее.

Из коридора донесся баритон:

Разумеется, Гройн, кто же еще!

Я взяла на руки засыпавшего младенца.

– Брайди, сходи пожалуйста, в коридор и утихомирь этого санитара!

Она выскочила за дверь.

Но в следующую же минуту въехала в палату на кресле-каталке, которую толкал Гройн. Брайди держала в руках воображаемые поводья, притворяясь, будто погоняет лошадь, и они вдвоем распевали:

– Здесь палата для тяжелых больных, – сказала я беззлобно, – вы, два оболтуса!

Санитар издал тихое ржание и вздыбил кресло-каталку, поставив ее на задние колесики: