И как часто она видела розовеющие щеки выздоровевших по сравнению с сотнями случаев, когда пятна на коже лица темнели еще больше? Красный – коричневый – синий… «Хватит!» – приказала я себе. Да, Брайди нужна была улыбка удачи, кто заслуживал этого больше, чем она?

Доктор Линн взяла Брайди за подбородок.

– Откройте-ка рот на секунду…

Брайди широко разинула рот, высунув темный, как у повешенной, язык. Врач не стала комментировать, а повернулась ко мне:

– Вы делаете все, что можете, сестра, продолжайте давать ей горячее питье с виски. А теперь, боюсь, я должна уйти. Меня ждут в женской хирургии.

– Но…

– Я вернусь, обещаю, – сказала она, выходя из палаты.

Чтобы чем-то себя занять, я снова поставила ей термометр. Он показал 41 °C. Это не ошибка? На ее лице высыпали жемчужные бусинки испарины, они появлялись быстрее, чем я успевала вытирать их салфеткой.

– Будь умницей, наказала тебе врач, – пробормотала я. – И не пытайся говорить, так ты быстрее поправишься.

Я промокнула ледяными салфетками ее посиневшие щеки, лоб, шею. Мне пришло в голову, что Брайди не кашляла, потому что не могла; она захлебывалась скапливающейся в легких мокротой. Тонула как бы изнутри.

Часы текли как одно невыносимо затянувшееся мгновение. Время от времени я, словно механическая кукла, заставляла себя выполнять привычные действия. Дала Мэри О’Рахилли судно, как только она стыдливо попросила, я проверила ее бандаж и поменяла повязку. Проснулся Барнабас и немного поплакал. Я сменила ему пеленку и налила молочную смесь в бутылочку. Но все это время мои мысли занимала лишь Брайди.

Теперь ее щеки приобрели орехово-коричневый цвет, язык не поворачивался назвать его оттенком красного, она учащенно, с влажным присвистом дышала. Она уже не могла удерживать в руках чашку с виски, поэтому я вскарабкалась на кровать, встала на колени и приложила чашку к ее потрескавшимся губам. Она делала глотки между судорожными вдохами-выдохами. Она раз пять подряд чихнула, и вдруг я заметила, что ее носовой платок покрылся кроваво-красными разводами.

Я уставилась на кусок белой ткани. Один лопнувший сосудик, один из тысяч, из миллионов в ее молодом упрямом теле. Кровь ничего не значила. Роженицы барахтались в лужах крови и уже на следующий день чувствовали себя прекрасно.

– По-моему, мне нужен…

– Что, Брайди?

Она никак не отреагировала.

Я стала гадать.

– Судно?

Из ее левого глаза выкатилась слеза.

Я провела рукой по простыне: она обмочила кровать.