Санитарная машина последовала за Божьим грузовиком. Полковник перекрестился, глядя вслед. Он дал священнику медикаменты, перевязочный материал, инструменты и майора медицинской службы, которому поручил вернуть казенное имущество в часть ровно через сорок восемь часов.

Сидевшая в кабине сестра Сесиль повернулась к Дезире:

– Вы были очень убедительны, отец… К какому ордену вы принадлежите?

– Святого Игнатия[72].

– Святого Игнатия? Странно…

Священник молча, с любопытством, смотрел на монахиню, ожидая продолжения, и она добавила:

– Я хотела сказать, что никогда не встречала членов этого ордена.

Дезире уловил жесткую нотку в голосе монахини и ответил широкой, обворожительной – светской! – улыбкой.

О нет, он не был бабником, и не потому, что не хватало возможностей: выступая в разных образах, он мог тысячи раз насладиться женскими прелестями. Адвокат, хирург, летчик и учитель Дезире Миго всегда нравился дамам, но следовал железному правилу: никаких отвлечений от работы! До – конечно. После – охотно. Но во время – никогда. Дезире был профессионалом.

Он одарил сестру Сесиль обаятельной улыбкой, чтобы выиграть время. Не короткий миг, отделяющий вопрос от ответа, а тот «безразмерный» отрезок времени, который мужчины и женщины готовы дарить понравившемуся человеку. Очарованность, пусть и ненадолго, побеждает недоверчивость, и мы откладываем на потом попытку понять, почему усомнились.

Интонация сестры Сесиль не была насмешливой, он уловил в ее голосе сомнение в своем… персонаже. Прозвенел звоночек тревоги.

Этот предупредительный знак всякий раз означал одно и то же: пора готовиться к бегству. Он не понимал одного: почему это случилось так скоро, они с сестрой Сесиль знакомы всего день…

45

45

Рауль тащил Габриэля на спине добрую сотню метров, потом выдохся и опустил на землю.

– Черт побери, мы сделали этих придурков!

Он огляделся, не веря своим глазам, и снова закинул Габриэля на плечо.

– Нечего прохлаждаться, вперед, приятель!

Габриэль все еще не пришел в себя, его тошнило, раненая нога отнималась. Он бы охотно остался лежать на земле в ожидании смерти.

Немецкая эскадрилья не расстреливала дорогу, это были не бомбардировщики, а разведчики. Но зачем они пикировали, зачем летели над землей на бреющем полете? Хотели напугать и без того обезумевших от страха беженцев? Все может быть. Вряд ли кто-то понимает, в чем смысл этой войны.