Он снова вздохнул: ну что ты скажешь? Вспомнил вдруг рассуждения модного литератора – из нынешних, домостроевских. «Капризна русская женщина, – писал модный, – и на кухне ей жарко, и в прачечной мокро, и на огороде пыльно. Не хочет покоряться, стоит на своем. Нет чтобы радоваться жизни, а она все норовит улизнуть от домашней работы, и то ей не так, и это не сяк: зачем мясо перемороженное, зачем картошка гнилая, зачем цены высокие? Нет в ней смирения, даже не ищите. А ведь если подумать без гнева и пристрастия – как бы прекрасно прийти после напряженного рабочего дня и окунуться с головой в домашние хлопоты! Умиротворяет, успокаивает, наполняет жизнь смыслом… Рядом – заботливый муж… Ладно, пусть не рядом, пусть опять в кабак пошел, скотина. Зато рядом ребенок, Богом данный, младенец, кричит благим матом, уже и пеленки запачкал, а все успокоиться не может, животик болит. Вот сейчас поменяем ему подгузник, застираем, повесим сушиться, а после уж и к другой работе вернемся. Ну разве не красота? Не о том ли она мечтала, выходя замуж за прекрасного, хоть и несколько нетрезвого принца?»

Василий хмыкнул – ядовит литератор, язвит не в бровь, а в глаз, вот только при всей важности женской темы все это детские игрушки рядом с тем, что им предстоит. Надо, надо отдать базилевса – отдать руководству Ордена, во власть холодной, медленной, мучительной могилы. А иначе зачем годы, десятилетия борьбы, зачем безвозвратно потрачена жизнь многих людей – впустую, что ли?

Конечно, если бы его спросили, он бы сказал, что способ, который к базилевсу применят, способ этот жестокий, бесчеловечный, бессмысленный даже. Так что очень хорошо он понимал Настю и даже сочувствовал ей. К тому же и базилевс этот, который просил звать себя не базилевсом даже, а просто Максимом, и правда был с виду парень хороший, славный. Может, именно поэтому и сбежал из дворца, не захотел участвовать в этом шабаше. Но пути назад не было, не могло быть, уже стояла на нем черная метка, дьявольская печать, уже подключен он был к адской цепи непогребенных. И значит, только он мог разорвать эту цепь, каким бы он там ни был человеком – хорошим или плохим. Это не мы, это жизнь так устроила, что иногда из положения есть только один выход, других не предусмотрено. Ну или уж вовсе никаких, тогда смерть и черное небытие.

Так уговаривал себя старый рыцарь, уговаривал, а уговорить не мог. Вот поэтому уже третий день торчал он с Настей и базилевсом – и не на конспиративной квартире даже, а в своей собственной. Потому что стоило туда отвезти базилевса, как тут же о нем узнал бы Орден, а там чикались бы недолго.