напрямую не касаются вопросов гражданских прав или же очевидных политических процессов; они это форма искусства и как таковые трансцендируют условия, созданные внутри негритянских сообществ отрицанием гражданских прав негров. И в этом блюз – одна из тех техник, с помощью которых негры выжили и сохранили мужество в течение того долгого периода, когда, как полагали белые – а некоторые из них полагают это до сих пор, – они были насмерть запуганы[1577].
напрямую не касаются вопросов гражданских прав или же очевидных политических процессов; они это форма искусства и как таковые трансцендируют условия, созданные внутри негритянских сообществ отрицанием гражданских прав негров. И в этом блюз – одна из тех техник, с помощью которых негры выжили и сохранили мужество в течение того долгого периода, когда, как полагали белые – а некоторые из них полагают это до сих пор, – они были насмерть запуганы[1577].
Здесь достаточно заменить блюз на джаз – рутинная практика среди черных джазовых исполнителей, – чтобы осознать, сколь высокой и почитаемой в сообществе была функция музыканта: он был тем самым человеком, который провел черный народ через тяготы и лишения. Исполнители (как и сам Барака) выступают здесь в роли гриотов[1578], западноафриканских жрецов, являющихся своего рода хранителями истории, как событийной, так и культурной и чаще всего отраженной в музыке[1579]. И то, что на этом пестром фоне такой значимой фигурой стал именно Колтрейн, обусловливалось, во-первых, его исключительным талантом композитора и импровизатора и, во вторых, его личным обаянием.
Колтрейн был уроженцем небольшого города Гамлета в штате Северная Каролина; на доме, где он появился на свет, впоследствии была закреплена табличка «Джон Колтрейн, мессия джаза, родился здесь 9-23-26, умер 7-17-67». В том же году он с семьей переехал в город Хай Пойнт, тоже в Северной Каролине[1580]. В целом семья была зажиточной: дед Колтрейна был известным проповедником, отец владел пошивочной мастерской. Колтрейны жили в двухэтажном доме в «приличном» черном районе города, пользовались уважением в своей коммуне, и в целом детство Колтрейна было, по-видимому, счастливым и, как минимум, лишенным тех сложностей, с которыми в то время постоянно сталкивались черные подростки. Он был тихим и замкнутым мальчиком, так что его биография того времени (как, впрочем, и более позднего) достаточно бедна на события, которыми можно было бы увлечь читательское воображение[1581].
Несмотря на тот статус, который он приобрел в качестве музыканта позже, судя по ряду свидетельств, Колтрейн не обладал ярким прирожденным талантом исполнителя, однако у него были упорство и дисциплина, которые помогали ему быстро добиваться успехов в игре на инструментах – сначала на кларнете, затем на альте[1582], а после на альтовом саксофоне[1583]. Существенно позже о его репетиционной практике рассказывали легенды: говорили, что он мог играть часами и даже в перерывах между выступлениями, номера которых могли быть длиной до тридцати минут, он продолжал репетировать, уходя за кулисы[1584]. Он был весьма посредственным хозяином дома в том, что касалось приема гостей: он мог посерди разговора встать, извиниться и отправиться в другую комнату, откуда вскоре начинались слышаться шаги и звуки саксофона. Если Паркер, который, согласно его словам, подростком играл по четырнадцать часов в день, с возрастом умерил рвение, то Колтрейн никогда не прекращал интенсивно и самозабвенно заниматься. Особенно его интересовали лады и звукоряды – он мог разыгрывать их бесконечно; многие его пьесы, такие как