В конечном счете человека порабощают капитал и природа – иными словами, силы, которыми, как ему казалось, управляет он сам[1184]. Сначала кажется, что иностранные спекулянты: поляк Стабровский, немец Штофф и еврей Ечкин, – составляют часть этой стихийной экономической силы. Все они внезапно, откуда ни возьмись появляются в Заполье в самом начале процессов преобразования и вводят новую деловую философию: «Если запольские купцы не знали, что им нужно, то отлично это знали люди посторонние, которые всё набивались в город. Кто они такие, откуда, чего домогаются – никто не знал»[1185].
Именно на эти «иностранные новшества» ориентируется Галактион, первым из русских предпринимателей осуществляя переход от русского купца старого типа к крупному капиталисту. Однако сюжет романа показывает, что в капиталистической борьбе за существование не может быть настоящих победителей, а бывают лишь проигравшие в экономическом процессе, законы которого, в сущности, непостижимы. Крупные капиталисты – натуры якобы сильные – обречены на гибель точно так же, как и «мухи» – мелкие торговцы. Галактион, Луковников и Стабровский теряют контроль над ходом собственных дел, которые зависят исключительно от удачи или невезения. Достаточно одного неверного решения или несчастного случая, чтобы запустить цепную реакцию, способную в кратчайшие сроки разрушить дело целой жизни:
Одним словом, шла самая отчаянная игра, и крупные мельники резались не на живот, а на смерть. Две-три неудачных операции разоряли в лоск, и миллионные состояния лопались, как мыльные пузыри. ‹…› Результатом этой сцены был второй, уже настоящий удар, уложивший Стабровского на три месяца в постель. У него отнялась вся правая половина, скосило лицо и долго не действовал язык. Именно в таком беспомощном состоянии его и застала голодная зима. И было достаточно трех месяцев, чтобы все, что подготовлялось целою жизнью, разом нарушилось[1186].
Одним словом, шла самая отчаянная игра, и крупные мельники резались не на живот, а на смерть. Две-три неудачных операции разоряли в лоск, и миллионные состояния лопались, как мыльные пузыри. ‹…› Результатом этой сцены был второй, уже настоящий удар, уложивший Стабровского на три месяца в постель. У него отнялась вся правая половина, скосило лицо и долго не действовал язык. Именно в таком беспомощном состоянии его и застала голодная зима. И было достаточно трех месяцев, чтобы все, что подготовлялось целою жизнью, разом нарушилось[1186].
Как и в «Приваловских миллионах», для подтверждения этого семантического сюжетного пласта в «Хлебе» Мамин-Сибиряк тоже использует прием сценического