Стабровскому казалось, что в молодом пане те же черты вырождения, какие он со страхом замечал в Диде. Впрочем, в данном случае старик уже не доверял самому себе, – в известном возрасте начинает казаться, что прежде было все лучше, а особенно лучше были прежние люди. Это – дань возрасту, результат собственного истощения[1177].

С другой стороны, несмотря на отсутствие явного выздоровления или улучшения состояния Диди, ее беременность соотносится с кончиной отца таким образом, что становится очевидным преобладание вечного элементарного круговорота жизни и смерти над нарративом о вырождении, означающим нездоровое нарушение этой цикличности. В момент смерти Стабровского читатель узнает о беременности его дочери. Рассказчик комментирует это совпадение «элементарных» событий, напоминающее о романе Льва Толстого «Анна Каренина» (часть 5, гл. XX): «‹…› смерть сменялась новою жизнью»[1178].

Перенос нарратива о наследственности и вырождении в побочную линию «Хлеба» подчеркивает утрату его прежней повествовательно-технической функции и контрастирует с тем структурным потенциалом, который обнаруживает в романе концепция борьбы за существование. Используя стратегию, напоминающую о «Приваловских миллионах» (гл. III.3), в «Хлебе» Мамин-Сибиряк сначала прибегает к вышеописанной натуралистической инсценировке борьбы за существование, а затем сводит ее к абсурду, демонстрируя тем самым противоречивость подобной картины мира. Ложная посылка этого художественного воплощения приема reductio ad absurdum заключается в том, что текст сначала кажется построенным на основе элементарного нарратива о социальных взлетах и падениях, управляемых незыблемым законом природы. Подобно теории вырождения в «Приваловских миллионах», концепция борьбы за существование выступает научной моделью интерпретации мира, выполняющей в художественном мире «Хлеба» (иллюзорную) функцию предвосхищения и моделирования действительности. Нарратив этот позволяет рассказчику и персонажам не только толковать происходящее, но и предсказывать дальнейший ход событий. Внезапное вторжение капитализма в Заполье и прилегающие районы интерпретируется как борьба между сильнейшими (новыми капиталистами) и слабейшими (старыми купцами), причем победа первых, воспринимаемая как логическое следствие закона природы, не подлежит никакому сомнению. Один из носителей биологического знания в художественном мире романа, доктор Кочетов, выступает популяризатором теории борьбы за существование, объясняя невежественным Галактиону и Устеньке, что изменения в деловой жизни Заполья следует объяснять в соответствии с этой схемой: