Но когда Ленин говорит о партии и рабочем классе, то охотно указывает на источник их душевных пороков: это буржуазное окружение стремится привить большевикам пессимизм (т. е. грех отчаяния), маловерие и «интеллигентский скепсис». Сегодня все знают, что вера и воля — важнейшие компоненты нового общества, унаследованные преемниками вождя.

Трудность, сопряженная с анализом этого жреческого субстрата, существование которого в той или иной мере признается большинством исследователей режима, заключается в том, что религиозный пафос большевизма, во-первых, принимает агрессивно-атеистическое обличье (и, в частности, решительно отвергает индивидуальное бессмертие), а во-вторых, смыкается с бесконечно запоздавшим в России массовым просветительством, образуя с ним диковинный симбиоз. Борьба против церковного «мракобесия» сдвинута в один ряд с ликвидацией неграмотности и наставлениями о вреде микробов, сырой воды и самогоноварения. Но само советское просвещение проникнуто магическим духом.

Фидеистский напор Ленина после его смерти продолжает неуклонно овладевать партией[418], причем ее идеологи не усматривают никакого расхождения между этими иррационалистическими позывами и своим культом «науки». Как и в ленинские времена, скепсис остается смертным грехом — зато противостоящая ему «вера» примечательным образом идентифицируется вовсе не с религией, а со строго научным, рациональным — т. е. марксистским — миросозерцанием[419]. Отсюда, между прочим, такое забавное недоразумение, как прозвучавшие в 1924 году выпады Бухарина, тогдашнего сталинского союзника, против различных пессимистов, само неверие которых он парадоксально уравнивает именно с метафизическими устремлениями. «Крупнейший теоретик» начинает с типично ленинского утверждения о том, что мелкобуржуазные и интеллигентские «элементы»

легко выдыхаются, впадают в отчаяние, истерически «сомневаются», «теряют веру», впадают в скептицизм, «хнычут», «пересматривают» или же ударяются в какую-либо «высокую» область [вероятно, намек на пролеткультовский «космизм», донельзя раздражавший всех большевистских вождей], предоставляя тянуть лямку «верующим» <…> Хуже всего, однако, то, что у нас есть — зачем это скрывать? — скрытые скептики, в особенности из среды квалифицированной ученой молодежи [книжники, обруганные Лениным] <…> Не священная тревога за судьбу революции живет в них, а глубоко спрятанное неверие в наше будущее.

легко выдыхаются, впадают в отчаяние, истерически «сомневаются», «теряют веру», впадают в скептицизм, «хнычут», «пересматривают» или же ударяются в какую-либо «высокую» область [вероятно, намек на пролеткультовский «космизм», донельзя раздражавший всех большевистских вождей], предоставляя тянуть лямку «верующим» <…> Хуже всего, однако, то, что у нас есть — зачем это скрывать? — скрытые скептики, в особенности из среды квалифицированной ученой молодежи [книжники, обруганные Лениным] <…> Не священная тревога за судьбу революции живет в них, а глубоко спрятанное неверие в наше будущее.