Так рисовал Маркс духовное «преображение» будущего коммунистического общества. И что оказалось на практике? Где свободное развитие всех и свободное развитие каждого? Где желанное царство свободы, ради которого сделан прыжок из царства необходимости? Не является ли оно территорией тех небывалых в человеческой истории концентрационных лагерей, куда из царства нынешней советской необходимости перебрасываются все новые и новые миллионы жертв достигнутого социального счастья?

А что касается религиозных «предрассудков», религиозного «обмана», дурмана и опиума, то в этой области получается уже совершенно непонятная «неувязка». Экономической несправедливости в советском обществе нет, потребности в Боге – тоже. А предрассудки не только не исчезают, а ширятся, цветут как весенний сад. И Господь Бог никак не преображается в нового коммунистического человека, как это хотелось марксистам, а по-прежнему пребывает на небе в вечной своей силе, в вечной ослепительной славе, привлекая взоры, надежды и веру людей, исстрадавшихся от насильственного блаженства в земном раю, созданном руками палачей животворящей свободы.

12. Атомистический демократизм

12. Атомистический демократизм

Обычно социальные программы и схемы, дедуктивно выводящиеся из произвольно взятых основных положений, не выдерживают практического испытания жизнью. Но если общее благоденствие не может осуществиться по рецепту какого-нибудь одного мыслителя социолога, то, может быть, само культурное общество в состоянии направить общими усилиями свою жизнь к коллективному счастью?

В самом деле, в демократизме как будто можно найти выход. Отдельные утописты заблуждаются, это верно. Но сам-то народ во всей своей совокупности знает, в чем его благо. Нужно только дать ему возможность свободно высказаться, свободно ориентироваться, свободно действовать.

Что верховная воля, верховная мысль и верховное чувство народа обнаруживали не много толку в истории, – это не смущает, конечно, ортодоксальных сторонников демократизма. Не смущает их и то обстоятельство, что во всех исторических цивилизациях, как и в цивилизации нашей, не существовало выборных гениев, а были гении сами приходящие. Верховная мысль афинской демократии не поручала Платону создать его возвышенное учение об идеях. Демократия вообще никогда не открывала Америки, не изобретала большинством голосов книгопечатания и коллективно не смогла даже выдумать пороха, который был так нужен для свержения феодализма. И несмотря на это, в демократизме все же чувствуется какая-то внутренняя правда, какая-то социально-моральная справедливость.