Панаров плакал, чувствуя, как что-то навсегда и безвозвратно ломается у него внутри. Он оказался слишком нестоек для свалившихся на него непосильных испытаний. Материал, из которого он был скроен, прошел точку упругости и теперь без сопротивления деформировался, сминался, рвался под напором чудовищного давления извне.

Он задыхался, спазмы не давали вдохнуть, он колотил кулаком по стене, он хотел пойти в темный сарай, перекинуть через балку плетеный конопляный канат, завязать петлю и удавиться, выдохнув напоследок с облегчением, что наконец-то глупость мук телесных прекратилась.

Он достиг дна глубокого омута, где его поглотила вязкая, холодная болотная мгла.

Но меры нет страданью человека, ослепшего в ночи…

Глава 104

Глава 104

Алеша, вдоволь накупавшись в безбрежном волжском море, крепко спал в зале просторного бабушкиного дома. Ему снилось, как легко, едва касаясь руками воды, он плывет или, скорее, летит над ее поверхностью, чтобы достичь далекого, едва видного другого берега и посмотреть: а что там, на другом берегу?

Оставался последний день путешествия — уже послезавтра утром Артем собирался тронуться в обратный путь, доверху забив багажный отсек упакованными в несколько слоев оберточной бумаги, лоснящимися от жира копчеными балыками, зубасто скалившейся, сорящей чешуей сушеной рыбой и другими ценными яствами из коптильни Чекана.

Дети ладненько загорели на обильном волжском солнце.

Тетя Наташа в новомодном, чересчур открытом купальнике выглядела как с картинок заграничных глянцевых журналов, привлекая заинтересованные взгляды компании мужчин, загоравших неподалеку на пляже, и весело отвечая на их шутливые двусмысленные замечания, на что ее супруг хмурил брови и уходил в долгий ревнивый заплыв.

Мама Алеши вела себя серьезнее, к ней нагловатые незнакомцы приставать с глупыми шутками не осмеливались.

Она переживала за мужа, за хозяйство, за дом, изводилась — душа была не на месте. Без нее Толя был уязвим. Нужно было скорее вернуться и опять взять его под свою защиту.

Надежда представляла в мыслях, как приедет, вернется из затянувшейся поездки и наконец-то обнимет его, любимого — поди, заросшего совсем от грязи, стосковавшегося до смерти по детям, одиноко тужившего ночами по ней…

… Наутро Панаров с синими кругами у напухших век наспех оделся и направился в контору Виктора Павловича. Он, не таясь, вошел в неброское трехэтажное здание, предъявил документы дежурному и присел на откидной стул у стены, ожидая, когда ему выдадут разовый пропуск и проводят к полковнику.