Парижская война закончилась. Кто победил? Ни у одной из сторон не было чувства победы. Парламент слишком рьяно настаивал на изгнании Мазарини, чтобы парижане не испытали разочарования, когда из всех этих настояний ничего не вышло, и попытки парламентариев присвоить себе право влиять на персональный состав правительства были решительно отвергнуты. Человек, который хотел уморить Париж голодом, остался у власти — и кто знает, что еще он замыслит?
Чтобы смягчить горечь этой неудачи, распространялись прогнозы о неминуемой отставке Мазарини: королеве просто неудобно было увольнять министра по требованию подданных, нужно немного подождать, и она найдет предлог сделать это по собственной инициативе.
Действительно, пока двор не вернулся в Париж, последняя точка в конфликте была как бы не поставлена, а правительство не решалось на этот шаг почти пять месяцев, только 18 августа состоялся торжественный въезд короля в столицу. Парижане радовались возвращению монарха — пусть даже вместе с Мазарини — как возвращению стабильного, прочного мира.
Хорошее представление о настроениях среднего зажиточного парижанина-антимазариниста дает «дневник» врача Ги Патена (1601–1672) за 8 января — 13 марта 1649 г.[755]
Вольнодумец и антиклерикал, страстный ненавистник «тирании» как Ришелье, так и Мазарини (набор его грубой ругани в адрес последнего даже не решались воспроизводить издатели в ранних изданиях 1718 и 1846 гг.), он долго был настроен на победу при непременном изгнании кардинала, наивно веря всем выгодным для парламента слухам, но как только Рюэльский договор дал перспективу не победного, но зато близкого и реального мира, Патен (запись от 13 марта) сразу становится на сторону примирения: иначе парижанам пришлось бы «призывать помощников издалека (испанцев. —
Возникают сомнения в бескорыстии парижских генералов, о которых раньше Патен писал только в похвальном тоне.
«Наши генералы были бы не против, если бы война длилась долго и мы продолжали бы давать им много денег, как и до сих пор. За два месяца Париж израсходовал 4 миллиона, а они от себя ничего не авансировали, но положили часть наших денег себе в карман…». Говорят, что мир не почетен, «но пусть почет достанется королю, а нам — польза (profit); дерзкие горожане и недовольный народ сначала покричат, а потом успокоятся»[756].
Что касается презренного проходимца Мазарини, то Патен до самого конца надеялся, что парламентской делегации удастся вырвать у королевы его отставку. Когда эта надежда не оправдалась, Патен 2 апреля написал Спону: «Я за мир и не могу одобрить мнение тех, кто говорят, что лучше было бы подохнуть, ведя бесконечную войну, лишь бы погубить Мазарини… Я утешаюсь мыслью, что он не осмелится вернуться в Париж»[757]. Кардинал осмелился — и вернулся.