Началось парламентское разбирательство, а тем временем на фронте гражданской войны произошло важное событие. 15 декабря у г. Ретеля в Шампани королевская армия Дюплесси-Пралена наголову разбила войска действовавших в союзе с испанцами сторонников Конде под командой маршала Тюренна. Мазарини лично находился при армии, это была его победа, и в Париж он вернулся триумфатором.

Но победы могут быть опаснее поражений. Потенциальные противники кардинала вначале приуныли, опасаясь, что отныне он будет всемогущим, а потом решили соединиться. Мазарини же, ослабив бдительность, проглядел тайное формирование против него союза фрондеров с кондеянцами («старой» и «новой» Фронды).

30 декабря состоялось голосование по ходатайству принцессы Конде. Его результаты были подобны грому среди ясного неба: все парламентарии — как умеренные, так и фрондеры, — забыв об осторожных рекомендациях коронных магистратов, единогласно проголосовали за то, чтобы просить королеву об освобождении принцев. При обсуждении, по свидетельству Талона, радикальное крыло оппозиции высказывалось весьма решительно: «Многие выдвигали положения, противоречащие суверенной власти монархии, утверждали, что она ниже закона, что парламенту надлежит ведать общественными делами и участвовать в управлении»[826].

Только 20 января 1651 г. королева решилась принять ремонстрации парламента. Говоривший от его имени Моле нашел возможность мотивировать позицию своих коллег, не вспоминая о «правиле 24 часов»: принцы крови, заявил он, «с колыбели являются прирожденными советниками парламента», а значит на них распространяется принцип неприкосновенности судейских оффисье (остроумно, но почему же понадобился целый год, чтобы об этом вспомнить?). Как и всегда, когда нужно было озвучить единое мнение своей корпорации, первый президент был резок и решителен, не останавливаясь даже перед угрозами: если королева сама не освободит принцев, «наша верность сохранению государства и королевской службе обяжет нас самих заняться этим делом и приложить к этому все наши силы»[827]. (Загадочная угроза: принцы тогда содержались уже не в Венсеннском замке, как вначале, а в нормандском Гавре, за пределами округа Парижского парламента, — а звучит внушительно.)

На этой аудиенции присутствовал и 12 — летний король. После ухода Моле Людовик сказал матери: «Мама, если бы я не боялся Вас рассердить, я оборвал бы и выгнал первого президента»[828].

30 января Анна дала ответ на ремонстрации парламента. Она обещала освободить принцев после выполнения ряда условий: их сторонники должны разоружиться, эвакуировать занятые ими крепости и отказаться от своего договора с Испанией. Как будто естественные требования и обсуждающий их парламент уже готов был их принять, но 2 февраля все срывает Виоль: это же просто затягивание времени, пока поставленные условия будут выполнены, двор выедет из Парижа (по слухам, на 12 марта намечена коронация Людовика XIV в Реймсе), а тогда уже с парламентом никто разговаривать не будет. Вслед за ним поднимается Гонди и от имени Гастона Орлеанского заверяет парламентариев в его сочувствии делу освобождения принцев. Это было сенсацией: впервые генеральный наместник королевства объявил о своей позиции! В тот же день становится известно: Гастон послал объявить королеве, что он не хочет более иметь дело с губителем государства Мазарини и пока кардинал находится во дворце, он туда являться не будет.