Как хорваты, так и чехи в период до 1848 г. не стремились к отделению от Австрии. Они требовали восстановления конституции 1627 г. и частичной автономии «земель чешской короны» — Чехии, Моравии, Силезии. Чехов прежде всего отличал от хорватов более ярко выраженный социальный характер их движения. Однако основные трудности, которые испытывала корона, были связаны не с буржуазно-национальным движением, а с сопротивлением крестьян, выступавших против отбывания барщины, и с выступлениями рабочих, требовавших повышения жизненного уровня и уничтожения безработицы.

Чтобы получить полное представление о национальных движениях в монархии, необходимо еще упомянуть о великогерманских тенденциях, особенно сильных в среде студенчества и части промышленной буржуазии. Это движение, ставившее своей целью создание «единой великой Германии», то есть слияние Австрии с другими немецкими землями, включая Пруссию или даже без нее, возникло в не столь отдаленные времена. Во времена Иосифа II он и его приверженцы считали себя носителями «немецкой» культуры, причем в их представлении это означало культуру, немецкую по языку и австрийскую по своему содержанию. О духовном сближении с Германией тогда еще не было и речи, так как в то время еще не существовало понятия «Германии» как единого культурного целого и, кроме того, Иосиф II и его последователи держались, и не без основания, того мнения, что центром немецкой культуры уж скорее всего является Вена.

Великогерманские тенденции домартовского периода берут свое начало в наполеоновских войнах. Днем их рождения является, быть может, тот день, в который Шилль предпринял свою героическую и бесплодную попытку развязать освободительную войну. Именно тогда патриотическим и свободолюбивым силам Австрии стало ясно, насколько более легкой была бы борьба за независимость как Австрии, так и Германии, если бы их освободительные движения координировали свои силы. В 1815 г. им вновь стало ясно, что король прусский обманул свой народ, который надеялся на благотворные результаты освободительной войны, в то время как Франц I и Меттерних обманули свой народ еще в 1809 г. И еще более очевидным это сделалось после создания «Священного союза» и укрепления его влияния в Европе. «Священный союз» был сильным и опасным союзом государей в целях борьбы с революцией. Но почему бы народам, борющимся за свободу, не противопоставить союзу государей свой союз? И что было бы проще, чем осуществление такого сотрудничества, слияние сил двух соседних народов, говорящих на одном и том же языке, революционное движение которых возникло и развивалось в одно и то же время и почти в одном направлении? Гейне и Бёрне говорили на том же языке, что и Бауэрнфельд и Анастасий Грюн, а «Молодая Австрия» и «Молодая Германия» по характеру их деятельности и стремлениям были, как казалось, естественными союзниками. То, что общность интересов была мнимая, так как австрийская буржуазия боялась конкуренции германской буржуазии и наоборот, выяснилось лишь впоследствии, когда от теоретических рассуждений о «великой Германии» перешли к практическим мероприятиям. Так, например, когда австрийское правительство отказалось от таможенного союза с немецкими государствами, то это почти не вызвало протеста со стороны австрийской буржуазии. До 1848 г. великогерманские тенденции среди австрийской буржуазии носили чисто умозрительный характер.