Но это справедливо далеко не всегда и зачастую может вылиться в фарисейство, формализм. Во-первых, конкретный судья или даже вся судебная система в целом не знает всех жизненных перипетий и всей проблематики государственной жизни в силу естественных причин – они занимаются только правоприменительной практикой, но не управлением государством. Поэтому их рецепты по разрешению определенного рода ситуаций почти всегда будут недостаточно глубокими, не учитывающими всех аспектов проблемы, идущими наперекор интересам всего общества в целом.

Во-вторых, вопрос понимания справедливости как нравственной категории мы в этом случае должны отдать в руки десятков, а то и сотен тысяч судей, что, очевидно, приведет к множественности толкований, практической неопределенности и подрыву самой веры в абсолютность Правды[727]. И дело не только в том, что судьи могут быть христианами или нехристианами, а то, что такой силы опережающего законодательство действия у них нет изначально. Это – гораздо выше самых смелых предположений о компетенции суда. По сути, это означало бы отдать верховную власть судебному учреждению, поскольку именно верховная власть, в русской государственности всегда легитимная и персонифицированная, и является той нравственной силой, которая сплачивает собой общество, направляет его.

В-третьих, судебные учреждения есть только один из видов органов государства, подчиненных верховной власти, дающей им закон и определяющую их компетенцию (в данном случае неважно, говорим мы о монархической форме правления или республиканской). Может ли орган государства, подчиненный верховной власти, ограничивать ее и судить ее действия в тех случаях, когда она восполняет закон или даже нарушает?

Мы невольно возвращаемся к вопросу о законодательном ограничении верховной власти, рассмотренный нами ранее. Напомним, что в любом случае эта идея не может найти своего обоснования, поскольку отрицается суверенитет (независимость) верховной власти, что противоречит уже всякой логике.

Передача всех полномочий от государства в руки общества означает одно: мы получим олигархический абсолютизм, несравнимый ни с какими страхами перед всемогуществом верховной власти самого плохого государства[728]. Самое любопытное, что, даже передав все полномочия государства обществу – а это естественное следствие идеи отрицания суверенитета верховной власти перед судом и законом, – мы не решим поставленной проблемы. И в этом случае суду вменяется оценка общественной (вместо государственной) власти и ее подсудность ему. Во имя кого тогда все это? Формальной нормы несовершенного закона? Бумажной справедливости?